Женщины-полицейские сделали признания в сизо: мерзкие тайны следствия. Руки за спину, лицом к стене

Вчера я мог не приехать из женского следственного изолятора домой! Все произошло быстро и неожиданно! Я и ахнуть не успел, как вдруг...

Впрочем обо все по порядку. После , начальник ГУФСИН по Свердловской области генерал-лейтенант Сергей Худорожков решил показать нам СИЗО совершенно нового, по его словам, типа. Тут нет привычных вышек по периметру зоны, не слышен лай овчарок и ротвейлеров, везде видео-наблюдение и сенсорные датчики.
Два ограждения - внешнее бетонное шестиметровое и внутреннее пять с половиной метров. Бетонированная площадка вместо традиционной следовой полосы, пульт оператора, чистые камеры с переговорными устройствами и спутниковым телевидением.
Только это тюрьма. Вернее СИЗО, где милые наши женщины ожидают вступление приговоров в законную силу и содержатся, пока идет следствие по их невеселым делам. Об этом, и не только в небольшом репортаже.

01. Раньше на месте Кировградского СИЗО стояла воинская часть внутренних войск, которая занималась конвоированием осужденных. Пришлось все ломать и все строить заново.

02. Тут действительно нет привычных собак. Две системы ограждения по периметру - 6 метров и 5 с половиной не дают практически ни каких шансов...

03. Комната приема передач

05. С книгой отзывов и пожеланий, которая каждое утро ложится на стол начальника СИЗО

06. Массивный современный шлюз, куда прибывают этапы с заключенными девушками

07. Фонарики кстати тоже современные - на светодиодах, срок службы которых (так написано по крайней мере) 60 лет.

08. Такие надписи тут везде.

09. И такая картинка практически всюду

10. Чистенько

12. Камера для беременных девченок, и для тех, у кого детки рождаются тут. Недавно одна родила двойню. Были сложные роды, говорят, но все прошло благополучно.

14. "Самое лучшее место тут" призналась мадама на девятом месяце. Тут душ и все классно!)

15. В этой камере и правда условий достаточно! Но все же это камера.

17. Стандарнтный "номер" на 8 человек. Интерьер бесхитростный

19. Прогулочные дворики. Сюда на два часа одновременно покамерно выводится все СИЗО. Курить кстати тоже можно только тут и только два часа в день. Как нам сообщили - курят все.

24. Прогулочный дворик внутри

25. Для мамочек с детьми (видимо) - с песочницей!

26. Телевизор, спутниковое ТВ - пожалуйста, если родственники это привезут

27. А вот тут случилось то, о чем я писал в самом начале. Девочек, да и вообще осужденных (их лица) фотографировать запрещено. Но "со спины" девочки разрешили!) И пока мы с еще одним фотографом выбирали ракурсы так сказать, двери камеры быстро и неожиданно захлопнулись, а электронные замки быстро замкнули клеточку!)))
Видели бы вы лица двух мужиков "выламывающихся" из женской камеры! Благо "пропажу" снаружи обнаружили быстро!)

28. О насельницах СИЗО. Возраст - от 19 и практически до 70 с гаком. Весь букет статей. Преобладают убийства, наркотики и к нашему удивлению алименты! Да! Девочек за неуплату алиментов своим брошенным деткам сейчас закрывают на годик. Некоторые по заявлениям остаются тут в хозобслуге, но для этого нужно хорошее поведение, образование и специальность.
Все на электронике и видео. Нам показали пульт оператора, где на 22 мониторах видно все-все, что происходит во всех уголках СИЗО (кроме туалетов конечно). Обслуживает пульт всего 1 оператор.
Персонал - мужчины и женщины - 50 на 50.
Есть карцер, куда девочек тоже водворяют, но им говорят одних-двух суток хватает, чтобы перестать барагозить и вернуться в камеру.

Все конечно чистенько и по европейски. Но не дай Бог никому, кроме как с фотоаппаратом и блокнотом заходить в эти места. Чего я вам всем и желаю, друзья!)

«Не хватает сил, чтобы просто поднять руки, все кричат: «Воздуха! Дышать!»

Единственный женский изолятор Москвы носит номер 6, но в последнее время его настойчиво именуют числом зверя - «СИЗО 666». Случилось так, что он стал территорией зла и бесконечной боли. В рейтинге мест, унижающих женское достоинство, он занял бы, пожалуй, первое место.

Если вы вдруг окажитесь в СИЗО №6, внимательно смотрите под ноги. Вы можете нечаянно наступить на... девушку, женщину или старушку, прикрывшуюся на полу выцветшим серым одеялом.

Какие сны можно увидеть, когда спишь под лавкой? Когда по тебе ползают полчища тараканов? Когда рядом десятки женщин стонут и плачут?

Но отсутствие отдельного спального места и скученность - не главная беда московского изолятора. Многие камеры напоминают душегубки (из-за отсутствия вентиляции и форточек), и женщины там кричат: «Дайте воздуха! Дышать!» Здесь легко заразиться смертельно опасными болезнями, и «добрый доктор» на помощь тут точно не поспешит...

Как попасть в СИЗО №6 и выжить - современная история в записках нашего обозревателя, члена Общественной наблюдательной комиссии Москвы.

Жизнь под лавкой с тараканом

Женский СИЗО в Печатниках стоит рядом с красивейшим храмом. Тут решетки - там витражи, тут бетонные заборы - там цветочные ограды. Вот уж поистине грешное и святое на Земле всегда идут рядом. Словно в доказательство этому - последняя поступившая правозащитникам жалоба. Ее автор - 91-летняя монахиня Елизавета, внучка которой сейчас находится в СИЗО. Престарелая отшельница много лет была настоятельницей монастыря, где воспитывались сироты. И когда ее родную внучку задержали с наркотиками, она была уверена: за решеткой ей не придется болеть или голодать... Увы.

Большинство сотрудников изолятора №6 - сами женщины. Ах как идет им новая фсиновская форма! И ведь некоторые приятны не только внешне. У них душа разрывается, глядя на арестанток, они рады бы облегчить их участь, но из-за сокращения штата и резкого увеличения числа заключенных не хватает ни рук, ни времени.

Итак, вот цифры: на 5 июня 2016 года в женском СИЗО при лимите 892 человека содержится 1357 . Переполненность составляет 57% .

Думаете, судьи не знают, что единственный СИЗО переполнен? Отлично знают! Об этом их информируем и мы, и ФСИН. Но люди в мантиях все равно снова и снова избирают женщинам самую строгую меру пресечения. И ладно, если бы речь шла только об убийцах и других опасных для общества преступницах. Снова увы! Без кого не смогли обойтись наши правоохранительная и судебная системы?

Вот, скажем, без Кати, которая взяла у соседей самокат, чтобы съездить на нем за водкой.

Или без больной раком Надежды, которая украла в супермаркете головку дорогого сыра.

Без многодетной матери Натальи, которая подозревается в махинациях со страховками.

Без Елены, которая была задержана на границе по обвинению в организации незаконной миграции.

Без Светланы, которая присвоила себе чужой мобильный телефон...

Я могу продолжать бесконечно долго. В каждой камере есть как минимум 3–4 женщины, которые нанесли настолько смехотворный ущерб, что выдавать их за опасных преступниц даже стыдно. Они вполне могли бы находиться до приговора под подпиской о невыезде или под домашним арестом. Но следователю так неудобно (вдруг скроется, и у него не будет «палки»? Вдруг откажется дать признательные показания?) Если бы идею Верховного суда РФ декриминализировать преступления с ущербом до 5 тысяч рублей поддержали депутаты Госдумы, то их бы вообще не имели права сажать. Но опять и опять - увы. Депутаты не поддержали, а значит, женщин можно бросать за решетку.

Как живут они в СИЗО и что стоит за сухим языком цифр перелимита?

Камера №108.

Здесь временно сосуществуют сразу 55 женщин возраста и социального статуса. Почти что женское общежитие.

Спальное место есть у всех? - спрашивает у них моя коллега, член ОНК Анна Каретникова. Те в ответ усмехаются. Указывают на дальний угол. Там на полу лежат вповалку несколько женщин.

- А раскладушек нет? - уточняю я.

Даже если их принесут, их ставить тут негде, - разводят руками заключенные.

Мне предлагают сесть на большую лавку у стола, за которым обычно обедают. Присаживаюсь и замечаю, что прямо под моими ногами что-то начинает шевелиться.

- Ой, здесь кто-то есть?

Есть... Под лавкой устроилась на полу одна из заключенных. Спит, свернувшись калачиком, и шевелится во сне. Заглядываю под другие лавки - везде женщины... Это похоже на вокзал или на лагерь для беженцев. Разве можно вот так с женщинами?..

Камера № 306.

На 44 спальных места здесь приходится 55 женских душ.

Плюс 11, - рапортует старшая по камере. - То есть у 11 зэчек нет шконки.

Кровати, а не шконки, и заключенные, а не зэчки, - поправляют сотрудники.

Как ни назови, но факт остается фактом.

Примерно такая же ситуация в других камерах. Меняются только лица тех, кому не досталось кровати и кто вынужден в прямом смысле жить на полу.

Раскладушек и здесь нет. Но даже если бы сейчас завезти в СИЗО их хоть тысячу, это, как правильно заметили заключенные, ничего бы не решило: ставить их просто некуда.

Долгое время женщинам, которые живут на полу, давали только один тоненький, местами сбившийся до состояния тряпки матрас. Потребовались месяцы борьбы правозащитников с администрацией, чтобы стали выделять по два матраса. Это победа. Но стоит только ОНК не появиться в СИЗО несколько дней, как вторые матрасы давать перестают. А еще их отнимают - в наказание за провинность.

Есть в СИЗО несколько женщин, которым спать даже на двух матрасах невыносимо больно из-за травмы позвоночника. Добиться разрешения на специальный, утолщенный матрас практически нереально. Вот, к примеру, Елена Р. из камеры №107 - страдает грыжей, на позвоночнике у нее кисты, но ни матраса ей не разрешили, ни даже корсета (он ей был еще на воле «прописан», а в СИЗО его не принимают, ссылаясь на то, что внутри могут быть запрещенные предметы...).

Здесь в принципе жить можно, - говорит одна из заключенных в очередной камере. - «Здесь» - в смысле под лавкой. Если не время обеда, то вообще тут самое спокойное место. Может, тут даже и лучше, чем на втором ярусе кровати. А то ведь оттуда столько женщин за последнее время попадало (в СИЗО №6 не на всех двух ярусных кроватях есть лестницы и ограничители. - Прим. авт. ). Единственное - тараканов тут больше всего.

Да тараканы сейчас везде, - подхватывают сокамерницы. - Они все заполонили! Недавно их травили чем-то, но эффекта ноль.

Толпа заключенных расступается и пропускает вперед бабушку. Очень-очень старенькую, сгорбленную, в очочках, интеллигентную.

Людмила Ивановна обвиняется в убийстве единственного сына («МК» в феврале). По версии следствия, 76-летняя мать застрелила его из пистолета, потом пыталась вскрыть себе вены. Правда, непонятно, как старушка своими трясущимися руками, которые и миску с супом не могут удержать, вообще подняла пистолет. Но суть не в этом. Собственно, она вину признает и просит, чтобы ее поскорее отправили в колонию, но только не в психушку. Нас бабушка умоляет найти ей адвоката. Мы обещаем. И - забегая вперед - обещание свое сдержим.

Женщины шумят-галдят. Столько у них жалоб, столько вопросов.

Люди в мантиях снова и снова избирают женщинам самую строгую меру пресечения (фото из другого изолятора).

«А под скамейкой спала тяжелобольная женщина, - напишет потом моя коллега Анна Каретникова в отчете. - Еще две сидели в дальнем углу на полу на старых черных матрасах. Мы спросили: вы всегда там сидите? Они отрешенно кивнули и снова устремили взгляд куда-то вдаль, сквозь нас. Было похоже на сцену с аксакалами у стены из фильма «Белое солнце пустыни». По безучастности взглядов - точно. Будто некая оккупированная территория... с пленными... ранеными - ни в одном из других московских СИЗО не возникает такого тягостного, мучительного ощущения».

Задержка дыхания в боксе смерти

Сборное отделение . Здесь находятся те, кто только прибыл, или же больные на карантине. В одном помещении женщина с краснухой (хотя она уверяет, что уже давно болела, а снова заразиться ею нельзя, и, выходит, у нее какой-то совершенно иной недуг, который не хотят диагностировать). Во втором - три женщины с подозрением на туберкулез (пока официально диагноз им не поставили, но сотрудники СИЗО уже знают о том, что они больны).

Прошу выдать нам марлевые повязки, но их на караульном посту нет. Сами сотрудники стараются в камеру к туберкулезным просто не заходить. Но мы так не можем.

Дверь открывается, и мы словно попадаем в баню: влажный спертый воздух, форточка плотно закрыта, вентиляции нет. В таком помещении любой здоровый коня двинет, не то что больной. Три женщины еле живы. Изможденные лица, не хватает сил, чтобы просто поднять руки. Все кричат: «Воздуха! Дышать!».

- Как давно вас выводили на свежий воздух на прогулку? - спрашиваем у них.

Четыре дня назад, - отвечают они.

- И четыре дня никто не предлагал вам даже прогуляться? - нам не хочется верить в это.

Нет, никто...

- К вам подходил медработник в течение этой недели?

Нет. К нам вообще кто бы то ни было боится заходить.

- Вы писали заявления на имя врача и руководства?

Да. Мы написали много заявлений и жалоб.

- Вам приносили журнал регистрации заявлений для ваших росписей?

Нет. Журнал регистрации нам не приносили ни разу. Можно открыть окно? Или... на прогулку? Чуть-чуть подышать?.. Пожалуйста! Попросите их! Ну, пожалуйста!!!

Мы не выдержали в этой камере даже нескольких минут. Назвали ее боксом смерти. Самое печальное, что наши коллеги были здесь неделю назад, просили администрацию расселить эту душегубку. Проветрить ее, продезинфицировать. Сотрудники обещали непременно все сделать и... не сделали.

Вот и сейчас нам обещают открыть форточку (хотя говорят, что это очень сложно, нужна лестница и специально обученный человек), немедленно отвести женщин на прогулку (хотя за окном уже темнеет, и мы сомневаемся, что их выведут в столь поздний час).

Заместитель председателя ОНК, обозреватель МК во время проверки женского изолятора.

Эта камера, пожалуй, самое страшное, но во многих других тоже нет вентиляции или она не работает.

Недавно мы вошли в камеру 202 и едва не оглохли от отчаянного крика: «Как дышать?! Как жить? Как не заболеть и не умереть?!» - рассказывает член ОНК Анна Каретникова. - В таких условия любая инфекция распространяется мгновенно.

Но вместо того, чтобы это предупредить, в СИЗО начали применять порочную и явно незаконную практику - вновь прибывших заключенных поднимают сразу в камеры, минуя карантин! Мы обнаружили нескольких женщин, которых в карантине не держали даже суток и у которых не брали кровь и не делали флюорографию. Сокамерницы таких сторонятся первое время: никто не хочет заразиться сифилисом или еще какой-то болезнью.

Бывает, и такое - у заключенной обнаружат недуг, но не сообщают ей об этом. Просто дают горсть таблеток без объяснения причин.

В камере №306 заключенные едва бунт не устроили, когда одной из женщин принесли противотуберкулезные препараты.

Я до сих пор не знаю, больна ли туберкулезом, - говорит она. - Медики не говорят, только лекарства передают. А что, заключенный не имеет право знать о своем диагнозе? Надеюсь, я никого тут не заражаю...

Черный кисель с липким хлебом

Еда в «СИЗО 666» в последнее время, по словам женщин, стала отвратительной. Кисель - черный, хлеб - как жижа. Мы сомневаемся в объективности, но арестантки спешат подтвердить свои слова и приносят остатки буханки, выданной им на обед. Даже удивительно, что хлеб может быть таким... липким.

Это не потому что он не пропеченный, - объясняют сотрудники. - Просто качество муки, которую привезли в последний раз, плохое.

Но почему такую муку принимают? Почему пекут из нее хлеб?

Многие женщины питаются только тем, что им дают в СИЗО. Касается это и тех, у кого есть деньги на счету или родные, готовые в любой момент привезти передачки.

Одна беда - очередь в бюро приема передач нужно занимать за несколько дней. Разве выдержат такое пенсионеры или иногородние? Потому зачастую у них один выход - купить очередь. Стоит это «удовольствие» 3–5 тысяч рублей. Понятно, что такая торговля очередью незаконна, но никто бороться с ней не желает. Да что говорить, если адвокаты со следователями дерутся в очередях на входе в СИЗО, чтобы попасть к заключенным.

Заказать продукты в интернет-магазине заключенные женщины могут, но и тут сложности. Во-первых, ассортимент скудный - из фруктов и овощей предлагаются только лук, чеснок, имбирь и лимоны.

Во-вторых, цены завышены порой в несколько раз (к примеру, тушенка, которая в обычных магазинах стоит 100 рублей, продается здесь по 200). В-третьих, приносят заказы подчас через 3–4 недели. Вообще жалоб на работу интернет-магазина столько, что впору проводить целое расследование. ФСИН России обещал нам разобраться со всем этим безобразием еще в начале года, но лучше не стало. Продукты не доносят или приносят уже пропавшими, подменяют одно наименование другим, теряют и т.п.

Касается это не только еды, но и непродовольственных товаров.

Гель для душа заказала, и вот посмотрите, что мне принесли! - одна из заключенных показывает тюбик, на котором написано «гель мужской».

В камере 108 нам показывают протекающий чайник объемом в полтора литра. Из него пьют чай и моются (ибо горячую воду отключили) 55 женщин! Как такое возможно? Администрация считает, что возможно, потому запрещает второй чайник и не дает обменять этот на объемом побольше. Говорят, мол, сеть не потянет нагрузок, пробки выбьет...

Куда послал фельдшер?

Но хуже всего с медицинской помощью. Вот где настоящий ад. Спрашиваем у беременной на восьмом месяце женщины: «Как часто вас осматривает гинеколог?»

Девушка, после секундной паузы, не раздумывая:

Только когда приходит ОНК (Общественная наблюдательная комиссия - «МК»).

Одна из заключенных рассказывает нам, что у нее кровотечение вот уже месяц. К доктору ее так и не отвели:

А я же здесь не пожизненно, я выйти хочу и родить еще.

Каретникова вспоминает про другую заключенную с похожей историей, которая уже закончилась трагедией.

Гинеколога не было в СИЗО, когда у нее начались сильнейшие боли. Она нам говорила: «Я писала заявления каждый день. Я звала врача каждый день в течение месяца. Гинеколога не было. Потом врач вышла на один день. Из-за меня. И когда я описала ей эти боли, вот тогда все забегали... засуетились... Потом меня привезли в больницу. Но, наверное, поздно - рак выявили на последней стадии. Это так больно... я не могу описать».

Очередная арестантка со слезами жалуется:

У меня апелляция завтра. А окончательного диагноза - нет. Нет справки. Что я скажу суду?

Заключенная по имени Надежда не выдерживает и тоже вступает в диалог:

Ой! Я хочу пожаловаться на фельдшера Женю, девушку такую. Она плевать на больных хотела и шлет всех на... Так и говорит: «А идите вы все с заболеваниями вашими!» Это разве хорошо, правильно?

Девушки продолжают свои шокирующие откровения: например о том, что если случается что-то критическое, они подбегают к окнам и орут: «Врача!». Только тогда кто-то приходит на помощь. Но потом за это наказывают, поскольку считается нарушением правил распорядка.

Кстати, про крики. 9 мая в 10 часов вечера несколько заключенных во время салюта выкрикнули «ура!». Одна из них потом получила уведомление о нарушении режима. Еще одну девушку наказали за то, что она в пасхальную ночь смотрела по телевизору богослужение. Оба случая произошли в смену, когда дежурила некая инспектор, которую все называют не иначе как бездушной мегерой.

Исполняющий обязанности начальника «СИЗО 666» Алексей Обухов.

Увы, бездушные сотрудницы (которых и женщинами сложно назвать) тут есть. А как иначе относиться к надзирательницам, которые отказываются помочь матери выяснить судьбу ее ребенка? Елена Ш. еще 14 мая родила в больнице, куда ее вывезли из СИЗО. Женщину вернули в изолятор, а младенец остался в клинике. Елена умоляет: «Выясните о нем хоть что-то!». Но сотрудники отвечают, что это не входит в их обязанности. Наверное, не входит. А простые человеческие просьбы - они для людей, а не для сотрудников СИЗО.

Поток жалоб настолько огромен, что мы не успеваем записывать. Все они похожи: не выдали медсправку, не приняли лекарства, прервали ВИЧ-терапию, не лечат, не дают обезболивающих...

Да что же это в конце концов такое?

Как точно сказала Анна Каретникова: мы чувствуем, что зло рядом, мы пытаемся разгрести его руками и словами, но приручить зло - невозможно. Очень жаль, что в данном конкретном случае олицетворением зла являются сотрудники следственного изолятора. Которые, кажется, задались только одной целью - вынести свой приговор арестанткам еще до решения суда. Смертный приговор...

к председателю Верховного суда РФ Вячеславу Лебедеву на предмет проверки законности действий судей, выбирающих женщинам самую строгую меру пресечения;

к директору ФСИН России Геннадию Корниенко на предмет проверки соблюдения прав женщин в СИЗО.

Девушка в камере 6-го изолятора спрашивает: а мне только про этот СИЗО надо рассказывать? А можно я вам про СИЗО-2 Старого Оскола, что в Белгородской области расскажу? Я так много могу рассказать... Вот, например, привезли меня туда, говорят: иди в душ! Она пошла. Ей включили холодную воду и говорят: мойся! Она говорит: холодная слишком... Они давай ее матом ругать. Она не стала мыться идти. Так и не помылась.

Потом баланду приносят. Там странное меню, очень. В первый раз она в борще болт нашла. Во второй в супе - муху. Еще в еде часто штукатурка бывает - ремонт идет. Или краска со стен. А один раз попалось что-то черное. Непонятное. Положили на лист бумаги, высушили. Вроде, уголь... Песок очень часто в еде бывает. Камера медработнику говорит: это всё есть нельзя. Вот попробуйте! Женщина возмутилась: что вы по каждому поводу нас дергаете? Я не обязана это пробовать!

Потом стали в коридоре сварочные работы вести. Дым густой в камеру потянулся. Камера задыхается. Сорок минут стучала ногами в дверь, пока кто-то подошел и переселил временно в другую камеру.

Крысы бегают. Страшно.

Администрация говорит: крыс морить нет у нас средств. Каких-то голубеньких таблеточек. Потом, вроде, появились таблеточки. Надо с пшеном их перемешать и в щели засовывать.

Еще иногда проводят с заключенными профилактическую работу. Входят после отбоя в камеру и требуют построиться. Слишком медленно со шконки спрыгиваешь - бьют дубинками по ногам. Синяки остаются - да им всё равно. Ничего им не будет... Гулять водят на 15 минут, не больше. О часе никакой речи не идет.

Здесь, в Москве, еще ничего, здесь не бьют, крыс нет, еда нормальная. Позволяю себе усомниться. Только что в большой камере мы застали ужин. Такая рыжая масса невнятной консистенции. Говорят, сухая картошка с овощами. Свежую еще не выкопали, поэтому пока надо есть сушеное. Прошу ложку, пробую. На мой взгляд, это несъедобное что-то. Впрочем, говорят, сейчас еще рыбу дадут. Рыбы я не дожидаюсь, а вот это овощное рагу кушать не надо. Я спрашиваю заключенных (40 женщин в камере) - вы хоть это едите? Да, да... Только чуть-чуть улыбаются и еще капельку глаза закатывают.

Не понимаю я, отчего в наши продвинутые дни такой вот штукой надо людей кормить. Ну да, они заключенные. И преступления если не все, то многие, совершали. Ну и чего теперь? Почему нельзя приготовить и дать женщинам ну хоть картошку с котлетой? Ведь с этого и начинается глобальное неуважение к человеку - нельзя его кормить, как свинью, если не хочешь, чтоб он этой свиньей себя ощущал...

Ну ладно. Девушка, кст, сидит по ст. 126 УК РФ - похищение человека. Она говорит: похищение мужчины. Это близкий друг ее подруги. Я не поняла, какая-то странная история. Они посидели, потом она с подругой уехала, а мужчина этот подался с товарищами в Москву на заработки, штукатур он вроде. Вернулся через день. Но ее уже тем временем уже обвинили в организации похищения человека. У нее, кст, трое детей, из них один приемный. У потерпевшего к ней претензий нет. Но это с ее слов, разумеется, фигня сплошная. Надеется скоро выйти, когда недоразумение разрешится.

Камера моей коллеги по ОНК Качаловой Людмилы, теперь в ней уже не два человека, а пять. Раскладушка. В СИЗО серьезный перелимит, всех уплотняют. У Качаловой опасно высокое давление. С делом она ознакомиться не успела, десятый том так и не видела. 9 июля к ней приходит помощник следователя и требует, чтоб она подписала, что обвинительное заключение выдано ей было 5 июля. Она отказывается, естественно. Тот говорит: ты отсюда не уйдешь, пока не подпишешь (а дело вообще уже передано прокурору, Качалова об этом узнала позже). Ну, ей стало плохо, кое-как через несколько часов вернули ее в камеру при помощи врача, а тем временем составили акты, что она от подписи отказалась.

А 12-го приходит к камере Качаловой оперативная сотрудница, майор... (фамилия известна, пока не буду ее называть) и давай в кормовое окно требовать, чтоб та подписала, что получила какие-то бумаги. Сами бумаги не дает. Качалова отказывается. Та начинает ее материть, на чем свет стоИт, угрожать, еще что-то... В общем, Качалова с ее давлением падает в обморок, та продолжает орать. С Качаловой в камере девушка, оперативница, заключенная, видит, что той совсем плохо, вся синяя, пульс почти не прощупывается. Девушка решительная, говорит: вы же знаете ее диагноз, вы ее буквально сейчас убиваете, требует для Качаловой врача. Злая женщина-майор говорит типа фигвам. Тогда девушка лезет на окно и давай в него кричать, что человек умирает, нужен врач. Другие камеры поддерживают, тоже давай орать. Прибегает фельдшер, вызывают "скорую". Злая женщина врачам говорит: это всё концерт, Качалова - убийца, ее вина уже доказана, не слишком сильно тут старайтесь. Та лежит на полу, рядом с ней девчонка сидит. Злая женщина говорит: я тебя в душегубку за это отведу. И действительно, сунули ее в какую-то камеру без окон и вентиляции, обложенную кафелем, ни кровати там нет, ничего. Но уже вмешались другие офицеры, заведующая медчастью. Через час забрали ее из той комнаты.

Ну да, заведующая медчастью подтверждает: у Качаловой был гипертонический криз. Ну откачали ее как-то. Но, говорит: уже меры приняты, виновные наказаны, да.

А мотив простой: следствие пропустило все сроки продления, обманули прокурора, что Качалова с делом ознакомилась, по идее из-за пропуска сроков ее вообще по закону должны были освободить. А так она ни ходатайств, ничего не успела в прокуратуру заявить. Видимо, следствие нашло выходы на оперативницу СИЗО, а та решила надавить на Качалову. чтоб ошибочку это поправить. Такие вот дела. Суд присяжных будет у нее. Ну, посмотрим.

«Эх бабы, бабы, несчастный вы народ!» - восклицал герой популярного советского фильма. И с ним не поспоришь, когда смотришь на женщин, вглядывающихся в небо сквозь решетку окна камеры. 982 арестантки находятся сейчас в единственном столичном женском СИЗО. А ведь среди них есть те, кто еще недавно сам носил погоны и обладал властью «казнить или миловать» - сотрудницы полиции, прокуратуры, судов, тюремщицы, чекисты и разведчицы.

В женской колонии. Кадр документального фильма канала "Совершенно секретно".

Изменился ли их взгляд на мир, когда они поменялись местами со теми, чьи судьбы вершили? Кого винят в своей злой доле и о чем мечтают? Как отмечают 8 марта и что желают другим женщинам?

Обозреватель «МК» и ведущий аналитик московского УФСИН обошли камеры и спросили обо всем этом их обитательниц.

Праздник на то и праздник, чтобы даже в самом мрачном месте в самые сложные периоды судьбы стало хоть чуточку светлее. Вот и в единственном женском СИЗО Москвы почти все арестантки в приподнятом настроении. В меню на праздничный день – гуляш с гречкой, рыбные биточки с рисом, салат из свежих моркови и капусты. Несовершеннолетние девочки дарят нам сделанные своими руками подарки и ждут чаепития с тортом. Самые маленькие, живущие в камерах совместно с мамами, получили игрушки и памперсы.

Вообще жизнь всех женщин от мала до велика заметно изменилась здесь за последний год в лучшую сторону. В камерах – новые матрасы, подушки, одеяла, сотрудники, по словам арестанток, стали ответственней и человечней. Никто не спит на полу и не мучается от холода.

То, от чего страдают здесь теперь больше всего – несправедливость. И об этом больше всего хотят говорить даже в праздничный день.

Мы идем на этот раз в камеры, где содержатся бывшие сотрудницы правоохранительных органов, к женщинам, которые сами, быть может, еще недавно вершили чужие судьбы. Теперь они – заключенные, и могут переосмыслить прошлое и рассказать, случайностью или закономерностью стали их арест и теперешнее положение.

Одна из камер. Внутри двенадцать женщин. Далеко не все из них хотят рассказывать о себе. Кто-то уходит в сторону, молча и грустно смотрит на нас. Кто-то вставляет в чужой долгий разговор краткие резкие и злые порой реплики и междометия. А те, которые хотят выговориться, часто прерывают рассказ слезами, и, пока эти слезы утирают, другие продолжают говорить

Анжела - бывший следователь ГСУ ГУ УМВД, специалист по экономическим преступлениям. Выйдя на пенсию, женщина ушла в адвокатуру, однако инкриминируемые ей эпизоды относятся еще к поре работы в следствии, когда она возглавляла следственную группу. Обвиняется в мошенничестве и получении взятки. Об обвинении рассказывает подробно и рассудительно, с легкой иронией и тенью презрения. По версии следствия, за деньги Анжела и ее подчиненные, расследуя дело об обмане дольщиков жилья, признавали потерпевшими лиц, не имевших ущерба, тем самым незаконно представляя им право на получение компенсации. Вину сама экс-следователь отрицает полностью.

- «Сверху» поступила установка, чтобы было громкое дело против полицейских, - говорит она. - Так что никакой роли не могли уже сыграть ни личностные характеристики, ни почетные грамоты, ни награды, ни многолетняя работа… Всё было предрешено заранее, хоть я продолжаю оспаривать каждый шаг следствия, каждое незаконно вынесенное решение. Конечно же, под стражей это делать многократно тяжелей, чем на свободе. В этом – и цель того, что мы здесь, под арестом. В основном обвинения против нас строятся на показаниях так называемых «досудебщиков» (тех обвиняемых, кто пошел на сделку со следствием, надеясь таким образом добиться снисхождения). Наши доводы ничего не стоят против слов «досудебщиков». Поместить под стражу – надежда следствия сломить нашу волю и заставить оговорить себя или других людей.

Анжела под стражей два года. Впрочем, есть среди женщин и те, кто сидит уже три. Мы уточняем у нее - разве, будучи следователем, не приходилось точно так же помещать подследственных под стражу? Разве не было и прежде «палочной системы» (отчета показателями?) Неужели вы были человечным и справедливым следователем, а затем на смену пришли другие? Или изменилась сама система, сама практика?

Вы можете мне не верить, но многое изменилось, - задумчиво отвечает Анжела. - Водораздел прошел в 2011-м году, когда милиция стала полицией. Вы знаете, ведь раньше мы почти никого не брали под стражу. Или лишь по очень весомым причинам. Абсурдом казалось брать на несколько лет под стражу обвиняемых в экономических преступлениях: для следователя-профессионала в этом нет ни необходимости, ни целесообразности. Дело-то не развалится, если работать нормально.

Кстати, первый арестованный был у меня через шесть лет работы. Вы знаете, а ведь я прекратила много дел! Тогда было возможным прекращать дела без последствий для самого следователя. Конечно, были нюансы: в первом квартале было нельзя прекращать дела, а под конец года – можно. А потом началась «чистка рядов». Те, кто хотел работать, как раньше, - не проходили переаттестацию. На смену пришли дилетанты. Менее опытные, более управляемые, из регионов, более жадные и голодные, кого легко было вовлечь в коммерческие схемы и организовать коррупционные потоки.

8-е марта… Например, как раз перед 8-м марта арестовывают, скажем, 5-6 фур с контрабандными цветами. А накануне праздника – звонок из прокуратуры: снимайте арест! Пропускайте цветы! Никто из нас не шел никогда на это. А эти, молодые, они шли и снимали, они не привыкли думать о последствиях. Но в итоге и они сидят теперь рядом на тюремных кроватях. Вот они, наши дознавательницы. Ира, расскажи.

Нам спускали показатели, - вступает сокамерница. - 5 дел по такой статье, 5 – по такой, 5 – по другой. И вот, допустим, у нас только 3. Тогда мы звонили участковому, говорили: «Нужен бомж». Делали запрос в магазин, оттуда присылалась флешка якобы с записью совершенного преступления, но на самом деле никакой записи там не было. А мы описывали, расшифровывали, как будто есть. Спросят: где запись? Ответим: камеры неисправные, компьютеры старые. Но обычно никто не проверял.

Или вот эта статья 327 часть 3. Участковые сами находили, брали узбеков, киргизов, делали им левые патенты. Потом сами же их и арестовывали. Потом сами штрафы за них платили. Всё во имя статистики. А прокуратура… Что – прокуратура? Цена прокуратуры – за десять уголовных дел четыре колеса для БМВ. Мне не очень нравилось. Но начальник говорил: делай так, делай. Не хочешь делать – пиши рапорт на увольнение. Я хотела написать, но заартачилась, не для этого я училась в институте МВД. И вот – я здесь. А тут наших много было. Лена, Вика, два участковых… А система продолжает жить.

Понимаете, следователь от сомнительного предложения один раз может отказаться, - говорит бывший следователь СУ одного из московских округов Татьяна: - И второй раз может отказаться, если есть сила воли. А на третий скажут: увольняйся. Что, не хочешь увольняться? Ну что ж, ты сам так решил…

В камере есть даже эксперт. Часто на вашей памяти сажали женщин-экспертов? На нашей это едва ли не первый случай.

Отец хотел, чтоб я стала милиционером, у нас – династия, - начинает Катерина, эксперт-криминалист ЭКЦ МВД с 23 летним стажем, подполковник. - Поступила в адъюнктуру НИИ МВД, специализация – девятка, уголовный процесс и криминалистика. Научные статьи, конференции, в сфере деятельности – общение с адвокатами. Нарвалась на одного, оказался мошенником. Телефонный разговор шел в сфере графологии, подделки подписей, пожалела его, версия была такая: друг дал в долг большую сумму и потерял расписку. Можно ли восстановить документ, пройдет ли экспертизу подделанная подпись? Я сказала: нет, я такую экспертизу делать не буду.

Но да, я поделилась координатами тех, кто, возможно, стал бы. Мало ли таких контор? Это было в 2012-м году. Звонок от следователя раздался в 2015-м, когда я уже перешла работать в Министерство Обороны. Меня обвинили в том, что я сфальсифицировала подпись… за семь тысяч рублей.

«Досудебщик» оговорил меня, но условий сделки не выполнил полностью (отказывался затем от показаний, просил у меня публично прощения), так что получил 14 лет. Моя статья – «пособничество в покушении на мошенничество». Прокурор запросил мне 4 года, судья дала четыре с половиной. Почему дал больше запрошенного? Я не успела его спросить (грустно улыбается).

Вы знаете, с нами вообще беда, - резюмирует Анжела.- Наши дела расследует Следственный комитет, и его сотрудники прямо говорят: «Мы вас ненавидим. Вы будете сидеть. Мы вас будем сажать». Как будто создали специального монстра, который с удовольствием уничтожает тебя. Это такая организация, которая легко «продавливает» дела в судах, они ведь дела и против судей ведут.

Есть среди «бывших сотрудниц» и тюремщицы. Вот Тамара, прапорщик внутренней службы.

А я работала в московском следственном изоляторе десять лет. Вину не отрицаю: пронесла в СИЗО три телефона, получила за это 70 тысяч. Жилья не было, повышения по службе добиться не удавалось. Мне срочно нужны были деньги. Срочно… вы хотите узнать, зачем? Не хотите? Ну ладно… Хотела кушать. Вот просто так – «хотела кушать». Можете считать издевательством, но я не издевалась. Знаете, те, кто говорил до меня, взывают к справедливости. А я – к милосердию. Мне дали три года лишения свободы. Зачем? Я виновата, но кому я опасна? Я просила любое не связанное с лишением свободы наказание, я раскаивалась. Но мне дали три года лишения свободы. Я поеду в Кунгур отбывать наказание.

Для бывших сотрудниц правоохранительных органов создан специальный отряд лишь в одной исправительной колонии в России, под Кунгуром в поселке с говорящим названием Дальний в Пермской области. Это – очень далеко от Москвы. Не раз женщины обращались к ФСИН России с коллективной просьбой создать такой отряд где-нибудь поближе. В настоящее время их вопрос – в рассмотрении. Бывшие сотрудницы правоохранительных органов не могут остаться работать в следственных изоляторах в отрядах хозяйственного обслуживания, в отличие от других «первоходок». Закон запрещает.

Часто они обращаются с заявлениями «разбээсить» их, считать обычными арестантками, тогда они могли бы остаться вблизи от своих детей, мужей, пожилых подчас родителей. Ради этого они готовы трудиться с утра до ночи, мыть, красить стены, шить, готовить, подметать – лишь бы не уезжать под Кунгур. Но закон не знает такой процедуры – «исключить из бывших сотрудников». Если ты бывший сотрудник – то останешься им навсегда.

8 марта в газете «Петровка, 38» в 2012-м году про меня разместили статью, - вдруг вспоминает Анжела. - Большую, на разворот. Называлась «Ее выбор – следствие». Я так гордилась этой статьей в газете. Могла ли я подумать, что спустя шесть лет буду рассказывать о ней в СИЗО?

Еще одна «бээсница» - другая Татьяна. По ее словам, ей сделали недвусмысленное предложение подбросить меченые купюры неугодному руководителю, в кабинет которого она была вхожа. Возможно, руководителя хотели убрать для модернизированной организации коррупционных потоков.

Татьяне предложение не понравилось. Этим она не пришлась по душе УСБ по ЮЗАО. После множества перипетий, которые она пыталась пережить, многочисленных вызовов и опросов, ее вызвали в УСБ вновь, пообещав, что это – в последний раз. Там, по словам Татьяны, у нее стали отбирать телефон и диктофон, били руками и ногами, выламывали гелевые ногти, с силой зажимали между собой на диване. Это делали мужчины, сотрудники.

Татьяну увезли в больницу по «скорой». Об этом тогда она рассказала одной газете. Через месяц ее арестовали (обвинили в мошенничестве), при этом дом был окружен силами ОМОН, а ГУ МВД по Москве подало против Татьяны гражданский иск о защите чести, достоинства и деловой репутации, требуя опровержения сведений, изложенных в интервью. Гражданское дело Татьяна выиграла, но с тех пор уже больше двух лет содержится в СИЗО, постепенно теряя подорванное здоровье.

У нас есть молодая женщина, она не готова пока говорить, - хором вспоминают арестантки. - У нее, когда ее привезли в СИЗО, вся грудь была лиловой. Вы видели когда-нибудь, чтоб женщину били так, чтоб грудь была как одна гематома – от ключиц до сосков? Вот так ее били…

Меня били всего один день, а ее – три, - добавляет Татьяна. - Я докажу свою невиновность, выйду, реабилитируюсь и больше ни ногой в правоохранительные органы! Хватит.

А я всё докажу – и вернусь, - говорит Екатерина. - Я буду работать про профессии. Это – моё призвание и мой долг. И стране я нужна.

Господи, как стыдно… стыдно за наше следствие, - снова вступает Анжела. - За то, что за показателями не видят и не слышат людей, калечат, ломают жизни… Была Профессия. Было Наставничество. Стало наушничество. Стало стукачество. Не к кому прийти с проблемой, за советом. Побеседовал по душам? Напиши на собеседника рапорт первым, пока он не написал на тебя…

Вы спрашивали, что женщинам на 8-е марта пожелаю? Лучше мужчинам. Ведь было сказано: в жизни надо любить трех женщин – свою мать, мать своих детей и Родину. Что ж вы не любите-то нас так?.. Кому это я? Да всем. В первую очередь – Следственному комитету. Но так будет всегда, пока суды не начнут реально контролировать эту систему. Когда закончится эта круговая порука. А нужно ли им это?

Еще когда женщины работали следователями и ходили в СИЗО, сотрудники «Бутырки» провели им экскурсию. Показали камеры, где когда-то расстреливали, и сказали: «После тех событий здесь деревья желтые, осенние всегда. Они это видели, они это помнят, и с тех пор они пожелтели и никогда больше не станут зелеными». Многие женщины с тех пор никогда не забывали про те деревья. И сейчас они мечтают, чтобы однажды, весной, они зацвели. А самих женщин отпустили к детям и мужьям хотя бы по амнистии.

«Мне позвонили напрямую оттуда, из СИЗО. Потом она (звонившая арестантка - V) сдала сотовый телефон. Она написала заявление о том, что начинает голодовку. Она жаловалась на унижения, на «дрессировку», на незаконные требования администрации», - сказала Vласти Семенова.

По словам правозащитника, «незаконные требования» заключались «приседаниях» и «раздеваниях». «Женщины рассказали, что проверки, которые у них проводятся, проходят в унизительной форме. Бесконечная дрессировка, как собак. Незаконные требования администрации. Во время досмотра - приседания, раздевания. Чуть ли не в гинекологическое кресло сажают. Медосмотр снимают на камеру. У меня вопрос: зачем нужен такой обыск, если это закрытое учреждение? Туда в принципе ничего не может попасть незаконно», - говорит Семенова.

Два дня назад директор департамента государственного языка и информации министерства внутренних дел (МВД) Алмас Садубаев в официальной рассылке для СМИ опроверг заявление Семеновой о голодовке и избиении женщин в учреждении ЛА-155/1 в Алматы. Он сообщил, что одна из арестованных была водворена в дисциплинарный изолятор за неоднократные нарушения режима содержания. «Трое ее сокамерниц, в том числе беременная, в знак протеста нанесли себе незначительные раны. Голодовку никто не объявлял, вены не вскрывал. В присутствии руководства ДУИС по городу Алматы, представителя органа прокуратуры медицинскими работниками проведен медицинский осмотр вышеуказанных женщин, телесные повреждения не выявлены. По данному факту МВД проводится служебное расследование», - сказал Садубаев.

В телефонном интервью Vласти на вопрос о том, какова цель служебного расследования МВД, если информация уже опровергнута, Садубаев ответил: «Это я не могу сказать вам точно. Вообще заранее ничего не могу сказать». Кроме того, Садубаев сообщил, что рассылка об опровержении голодовки и избиении женщин в СИЗО была основана на служебном расследовании ДУИС, сейчас же расследование проводит МВД. «Специальное служебное расследование проводится министерством внутренних дел. Это не ДУИС, не КУИС, а само министерство, мы проводим», - дополнил Садубаев.

Семенова, в свою очередь, настаивает на своем. «Это не мое голословное утверждение. В случае чего я все смогу доказать. Я прекрасно отдаю отчет своим действиям. Когда я звонила в прокуратуру, мне сказали, что будут связываться со мной, держать в курсе, но пока ничего не было. Мне это обещали. И эту запись я могу потом в прокуратуру тоже предоставить», - подчеркнула она.

Слова Садубаева о том, что одна из арестанток попала в изолятор за неоднократные нарушения режима, она прокомментировала так: «Что является нарушением по их понятиям? Законные действия администрации или незаконные? Зачастую это незаконные действия».

К моменту написания поста Семеновой - 9 января - женщины, по ее словам, голодали уже четыре дня.

«После моего заявления пришел (в СИЗО - V) прокурор. Из ДУИС приехали. Вечером приехали сотрудники службы безопасности, официально взяли заявления (о нарушениях - V). Они там написали о факте вымогательства еще», - добавила Семенова.