В каком году скончался грибоедов. Биография Грибоедова: интересные факты. Интересные факты о Грибоедове Александре Сергеевиче

Родился Грибоедов 4 января 1795 года (по другим сведениям, 1794) в Москве. Отец его был гвардейским офицером, который мечтал о получении сыном достойного образования и карьеры. Саша учился сначала дома, затем поступил в 1802 (по другим данным 1803) в Благородный пансион при Московском университете.

Учеба в университете

Юноша выделяется среди товарищей разносторонними талантами и стремлением к получению знаний из отдельных отраслей гуманитарных и точных наук. Он в совершенстве владеет иностранными языками, не только обязательными к знанию, французским и немецким, но и итальянским, и английским. Кроме этого, у него незаурядные музыкальные способности.

Первые шаги Грибоедова в литературе

Как драматург он выступает в 1815 году, представив на суд публики комедию «Молодые супруги», переработанную пьесу французского писателя. Творение Грибоедова получает свое сценическое воплощение и, одновременно, заслуженную критику известного литератора М.Н.Загоскина. Но молодой писатель не принимает едких замечаний в адрес пьесы, наоборот, отвечает критику ярким памфлетом под названием «Лубочный театр».

Круг общения

Круг знакомств расширяется, начинается тесное сотрудничество с А.Шаховским, Н.Хмельницким, П.Катениным. В соавторстве с последним в 1817 году написана комедия «Студент», в которой высмеиваются поэты, последователи восторженного Н.Карамзина и сентиментального В.Жуковского. По литературным взглядам Грибоедову были ближе Крылов и Кюхельбекер, Державин и Катенин, Шишков и его компания, так называемые «архаисты».

Карьера и творчество

Тавриз встречает дипломата и литератора промозглым февралем 1819 года, вероятно, первая встреча с местом будущей службы способствовала написанию поэмы «Путник» (другое название «Странник»), особенно той части, в которой рассказывается о продаже на Тавризском рынке пленного мальчика-грузина.

С 1822 года Грибоедов находится в Тифлисе на дипломатической службе при штабе генерала Ермолова, который является главноуправляющим Грузией. В 1823 – 25 гг. Александр Сергеевич в длительном отпуске, часть из которого он проводит в имении своего приятеля Бегичева под Тулой. Именно здесь летом 1823 года появляются на свет третья и четвертая части комедии «Горе от ума» (первые две, по предположению исследователей творчества, были написаны еще в Тифлисе). А осенью того же года в соавторстве с П.Вяземским Грибоедов пишет «Водевиль», А.Верстовский сочиняет к нему музыку.
В конце 1825 года отпуск заканчивается, и Грибоедову приходится вернуться в Тифлис. Но на первый план выходит литературная деятельность, к сожалению, большая часть из его произведений на сегодняшний день не выявлена или известна фрагментарно.

О больших задумках писателя свидетельствуют план драмы под названием «1812 год», сохранившийся отрывок трагедии «Грузинская ночь», основанной на местных старинных преданиях, еще одно трагедийное произведение, рассказывающее об исторических событиях, происходивших в Армении и Грузии.
В первой половине 1826 года Грибоедов находится под следствием, связанным с выступлением декабристов на Сенатской площади. Компрометирующих сведений о нем не выявлено, в сентябре этого года он возвращается на Кавказ.

Трагический финал биографии Грибоедова

Дипломат принимает активное участие в политической, экономической, общественной жизни Кавказского региона, способствует открытию «Тифлисских ведомостей», «рабочего дома» для отбывающих наказание женщин. При его участии подписан Туркманчинский мирный договор с Персией, а вскоре он назначается полномочным министром в эту страну.

Но он рассматривает эту должность как очередную ссылку, а вовсе не монаршую милость. Вместе с посольством он выезжает в Тегеран, где и произошли трагические события. Сотрудники посольства, в том числе и Александр Грибоедов, были жестоко убиты персидскими фанатиками, за которыми стояли шах Фет-Али и его подчиненные, которые не хотели допустить усиления российского влияния на Востоке.

4 января 1795 года трагически окончилась жизнь Александра Грибоедова, великого дипломата, писателя и драматурга. Но его произведения сохранили свою актуальность, они современны как никогда, и любой читатель сегодня может в этом убедиться.

Грибоедов, Александр Сергеевич

Знаменитейший из русских драматургов, родился в Москве 4 января г. Его первые же впечатления показали ему ту затхлую среду старого барства, чьим смелым обличителем он выступил со временем. Ребенком видел он вокруг себя спесивые и самодовольные лица Фамусовых, Хлестовых, Хрюминых. Это были родные или светские знакомые его матери, постоянно стремившейся скрыть стесненное свое положение, запутанное беспорядочностью ничтожного мужа, блюсти традиции рода, восходившего к выезжим из Польши дворянам и украшенного именами многих допетровских сановников, не отставать ни в чем от избранного общества и при помощи связей обеспечить хоть для детей блестящее будущее. Властная и честолюбивая, она способна была изломать жизнь детей, насиловать их природу, попирать их волю и склонности, лишь бы выполнить свой заветный план выхода из захудалого состояния. Но, превышая умом, пониманием духа века и культурными вкусами большинство своих сверстниц, она знала, что, кроме старомодных торных дорог, в александровское время к карьере вели, иногда гораздо скорее и успешнее, новые пути, где родовитость опиралась на просвещение. Не расставаясь с своими заветными идеями и не выходя из замкнутого круга столбового дворянства, она захотела показать на воспитании детей пример разумного пользования новизною. В ее доме, кроме языков, процветала музыка; гувернерами Александра и его сестры Марии были образованные иностранцы - Петрозилиус, затем Ион ; профессора университета приглашались для частных уроков. Мальчик много прочел дома, и явно, и втайне; от шалостей и проказ, в которых рано сказался его горячий, непокорный нрав, он переходил к усиленному, страстному чтению, совсем захватывавшему его. Ни мать, ни брат ее, пользовавшийся неограниченным влиянием в доме, как человек с большими связями и знанием света (впоследствии у него взяты были главные черты для Фамусова), не могли бы отгадать, что происходило в пытливом уме мальчика, которого они так неуклонно направляли, казалось, в духе кастовых преданий, рано вводя его в круг будущих его покровителей, знатных или "случайных" людей. Он многое понял, во многом усомнился из того, что ему навязывали как незыблемые основы житейской мудрости, и с трудом выносил гнет любящей, но своенравной и непреклонной матери. Это умственное пробуждение довершил университет, в чьих стенах стал появляться пятнадцатилетний Г. (с г.), сопровождаемый гувернером, который должен был мешать ему сближаться с плебеями-товарищами. Университет подействовал и сближением с молодежью, которое все-таки состоялось вопреки присмотру, и разнообразием научных интересов, развившихся благодаря свободе, с которой студент-юрист мог слушать любые курсы на других факультетах, и личным влияниям наиболее даровитых профессоров. Если некоторые из них, вроде Шлецера, были полезны по обстоятельности фактических сведений, которые они сообщали, приохочивая к самостоятельной работе (Г. навсегда сохранил любовь к занятиям историей, объясняющую и в его комедии возврат мысли к старине, здоровой и цельной, - а также к экономическим наукам), то бывший геттингенский профессор Буле, разносторонний, с натурой пропагандиста и уменьем отгадывать дарования и склонности юношей, подействовал на все развитие Г., оценил и выдвинул его из толпы, расширил его горизонт, занимался с ним приватно, придал ему особый интерес к мировой литературе и прежде всего к драме, которою сам специально занимался, и, начиная с Плавта и Теренция и кончая Мольером и позднейшими французскими комиками, побудил его познакомиться с выдающимися произведениями драматического творчества. Участвуя (по преданию) в то же время и в студенческих спектаклях, бывших тогда чуть не постоянным учреждением, Г., таким образом, вынес из университета подготовку к тому виду писательской деятельности, который прославил его. Даже его студенческие литературные опыты или, скорее, шалости, получали драматическую форму. Такова не дошедшая до нас пародия на "Дмитрия Донского"; такова и попытка (о которой свидетельствует один из его товарищей) набросать из действительной жизни несколько юмористических сценок, в которых выведены были бы домашние и родные, весь дядин кружок, но не в парадных, а в закулисных нарядах и поступках. Этот также утраченный набросок можно считать первою редакциею "Горя от ума", которое с той поры не расстается более с Г., отражая на себе все переходы и изменения в его развитии.

Александръ Сергѣевичъ Грибоѣдовъ

Два года, проведенные в университете (1810-12), в связи с домашней подготовкой и обширным чтением были для Г. такою серьезною подготовкой к жизни, что по образованности он превосходил всех своих сверстников в литературе и обществе. С годами разрасталась и его эрудиция , и знакомство с всемирной словесностью, начавшееся под влиянием Буле в несколько одностороннем, ложноклассическом направлении, но впоследствии свободно охватившее все, что было живого и сильного в поэзии всех времен и школ - и Шекспира, и Байрона, и романтиков. По мере того, как шло вперед его развитие и вместе с тем росло критическое отношение к окружавшей действительности, для Грибоедова становилась все тягостнее зависимость от нее и будничная проза жизни, давно уже для него предначертанной. Всеобщее возбуждение перед грозой наполеоновского нашествия явилось поэтому в его глазах избавлением, желанным просветом. Во всем своеобразный, он любил родину теплее и искреннее множества современников, суетливо выставлявших на вид свой казенный патриотизм ; ему казалось постыдным не принять участия в национальной обороне, да и жажда полной жизни, с подвигами и опасностями, влекла его в ряды войска. Вместе с тем задуманный им перелом в своей судьбе избавлял его хоть на время от семейных и светских отношений, среди которых он задыхался, и сулил свободу личной жизни, постоянно подавляемой бдительным надзором и попечением. Не без противодействия со стороны домашних он настоял на своем и записался волонтером в полк, набиравшийся графом Салтыковым. Но пока организовался этот отряд добровольцев, Наполеон успел покинуть Москву, а затем и Россию . Поэзия самоотвержения для отечества не могла уже больше увлекать Г., с тех пор как оно избавилось от нашествия и само готовилось предписывать законы Европе . Но он не вернулся в Москву, чтобы снова зажить с Фамусовыми и Загорецкими, и предпочел всякой чиновничьей карьере малопривлекательную, по-видимому, но все же обещавшую независимость кавалерийскую службу в глухих закоулках Белоруссии . Здесь, сначала в Иркутском гусарском полку, потом в штабе кавалерийских резервов, провел он с лишком три года. То был искус , который нелегко было пережить. Сначала Г., так долго сдерживаемый, страстно отдался увлечениям и шалостям, составлявшим главную прелесть старинного гусарства, и не отставал от товарищей в самых бурных затеях. Все усвоенное в пору студенчества как будто отодвинулось куда-то на самый дальний план, и та проза, от которой спасся было Г., втягивала его в свою тину. Но чад рассеялся, страсти поулеглись; некультурность, отсталость и грубость новой среды выказались в настоящем свете; книга, размышление, мечты и творчество снова явились единственным прибежищем. В Бресте-Литовском, где Г. был прикомандирован к штабу резервов и состоял при гуманном и образованном генерале Кологривове , эти вновь пробудившиеся в нем вкусы встретили поддержку сначала в незатейливом, но прямодушном и честном малом, его товарище Бегичеве, также тяготившемся пустотой гусарской жизни, потом и в группе штабных офицеров, скрашивавших свои досуги дилетантскими упражнениями в словесности, в особенности писанием стихов, сочинением и переводом театральных пьес. Здесь Г. снова берется за перо, посылает в Москву, в "Вестн. Европы", свои две первые статьи ("О кавалерийских резервах" и "Описание праздника в честь Кологривова", ) и оканчивает перевод пьесы "Le secret du ménage", названной им "Молодые супруги". Он еще плохо владел слогом, не решался нарушать прелестными остроумными вольностями, которыми и тогда отличался его разговор, чопорность псевдоклассического диалога; его первый опыт для сцены оставляет многого желать, хотя, как показала новейшая попытка возобновить пьесу, она смотрится и теперь не без интереса. Решительный поворот к вкусам первой молодости привел его наконец к сознанию, что дольше оставаться в армии он не должен, что только в другой среде и с другими людьми может он проявить свои дарования. Побывав в г. в Петербурге, завязав там литературные связи и знакомства и подготовив свой переход в коллегию иностранных дел, он в марте г. вышел в отставку. Военный эпизод, врезавшийся каким-то странным клином в его биографию, был теперь позади. Тяжело, совестно было вспоминать об этих молодых годах, совсем загубленных; зато запас наблюдений над жизнью и людьми значительно обогатился. Фигуры Скалозуба, его "крепко зараженного теперешним столетием" двоюродного брата, Горичева, Репетилова (прототипом которого был товарищ-офицер) создались потом под непосредственным воздействием встреч и отношений ранней молодости. Даже в жизнеописании Чацкого (насколько его можно построить по данным, представляемым комедиею и не совсем выдержанным хронологически) мы можем предположить краткий период увлечения военной службой, оставившего также после себя осадок горькой иронии. Переезд в Петербург имел важное значение для Г.; после начинавшегося уже, по его словам, одичания в глуши Белоруссии и Литвы, он не только возвратился снова в культурную жизнь, но вошел в такой круг развитых, благородно мыслящих и любящих родину людей, которого до той поры он и не ведал. Начиналось томительное послесловие геройских лет Отечественной войны и войн за освобождение Европы; навстречу поднимавшейся реакции выступали и группировались свежие, даровитые силы молодого поколения, воспитавшегося в лучшую пору александровского царствования. То в форме возродившихся масонских лож, то в виде интеллигентных кружков и салонов, под конец перейдя к организации тайных обществ с целями общественного возрождения эта молодежь стремилась во что бы то ни стало порвать с рутиной и застоем и грезила о светлом будущем. К ней рано примкнул и Г., только что вступивший и в чиновничий мир, и в петербургский большой свет, и в закулисные уголки театра (куда манили его и сердечные увлечения, и любовь к сцене), и в круг литераторов. Многое еще в нем должно было казаться стороннему наблюдателю неустановившимся. Он мог терять время на такие безделки, как перевод французской пьесы "Притворная неверность" или пародия на авторские приемы Загоскина ("Лубочный театр"); за кулисами, вероятно, он многим казался одним из покладистых поставщиков бенефисных новостей, не первого притом разбора, потому что слог его оставался тяжелым. В литературе он также не определил своих отношений к спорившим тогда школам классиков и романтиков, сближаясь и с членами шишковской Беседы, и с Пушкиным и его друзьями. Когда долго казавшийся, да и не одному Г., авторитетным судьею Катенин перевел балладу Бюргера "Ленора", считавшуюся предвестием романтизма (хотя в трагедиях он был закоснелым ложноклассиком), Г. печатно выступил на защиту приятельского перевода. С другой стороны, он вместе с тем же Катениным написал (лишь недавно впервые напечатанную) комедию "Студент", где в лице героя пьесы, экс-семинариста Беневольского, осмеял, впадая иногда в карикатурное преувеличение, вычуры сентиментальности и романтизма. В этом смешении школ и взглядов не все указывало, однако, на шаткость начинающего писателя; уже здесь проявлялась та независимость, с которой Г. впоследствии занял место среди главных направлений, заявляя, что "как живет, так и пишет свободно". Он появлялся и в свете, где его меткое, но холодное и строгое остроумие удивляло и смущало, внушая собеседникам ложное представление об озлобленности его ума, - по свидетельству Пушкина, мешая им разгадать в нем необычайно даровитого, быть может, великого человека. На хорошем счету был он в своей коллегии, и заветная мечта матери видеть его дипломатом сбывалась. Но той внутренней работы, что происходила в нем, почти никто не подозревал. Человек, все теснее сближавшийся с лучшими из будущих декабристов, считавший впоследствии в числе друзей своих Александра Одоевского, Чаадаева и Рылеева, мог еще в своих литературных работах возделывать несколько старомодные формы, но все смелее предъявлял свой протест против современного строя вещей. Его исторические симпатии способны были указать ему (как Рылееву в его Думах) величие и мужество в старине, чьим примером следует вдохновлять новые поколения. Таков замысел дошедшей до нас лишь в виде сценария драмы из Отечественной войны, изображающей наряду с чертами народного героизма и "разные мерзости", тогда как ночью в Архангельском соборе слетаются тени великих Россиян, скорбят о гибели отечества и молят небо о его спасенье. Но еще дороже было для Г. непосредственное вмешательство в злобу дня - и из ранних юношеских лет всплывает тогда покинутый было совсем замысел "Горя от ума", из пересказа московского пикантного анекдота превращаясь в более стройное целое, очевидно, имевшее уже целью сатирическое освещение всей жизни высшего общества. Это - вторая редакция комедии, также не дошедшая до нас, но засвидетельствованная показаниями лиц, слышавших чтение ее автором, известная и по переменам, сделанным в ней для третьей и заключительной редакции (напр., по устранению из числа действующих лиц жены Фамусова). Более зрелая по замыслу и общественному значению, она, конечно, и написана была живо и остроумно. В этом убеждают успехи, сделанные тем временем Г. в выработке стиха и свободно движущегося диалога. В пьесе "Своя семья, или замужняя невеста", написанной им в складчину с Шаховским и Хмельницким, Г. принадлежат пять явлений второго акта, поражающие в этом отношении сравнительно с первыми опытами; типический "грибоедовский" стих уже народился. Точно так же и в прозаической ком. "Студент" - насколько можно различить то, что принадлежит в ней Г., - есть живые бытовые черты (крепостничество большого барина Звездова, молчалинская вкрадчивость Беневольского, гусарские ухватки Саблина). С какою же заботливостью должна была отделываться даже в мелочах любимая пьеса Г.!

Но еще не суждено было автору закончить ее; его первый петербургский период, полный увлечений, шалостей, серьезных помыслов и постоянно прогрессировавшей литературной работы, внезапно обрывается. Участие Г. в качестве секунданта в возмутившей всех по ожесточению противников дуэли Шереметева с Завадовским едва не испортило его служебного положения, тем более, что

стало известно, что предположена была вслед за тем и дуэль между секундантами. Мать Г. настойчиво требовала временного удаления его из Петербурга, чтобы дать улечься толкам и пересудам и смягчить гнев начальства. Тщетно протестовал он, отговаривался, уклонялся; все было пущено в ход, и место секретаря посольства в Персии было за ним обеспечено помимо его воли. С неподдельной грустью покидал он отечество, друзей и любимую женщину. Через несколько месяцев после умышленно замедленного путешествия по России и Закавказью, отдалявшего по возможности начало этой почетной ссылки, Г. въезжал в Тегеран (4 марта ), понемногу приглядываясь к восточным нравам, типам и порядкам, порою напоминавшим ему, при всем его сочувствии русской старине, древнерусские. Не пришлось ему остаться в столице шаха; поездки по Персии провели Г. и по развалинам, напоминавшим о героическом прошлом персов, и по горным и степным захолустьям, сводили его с поэтами, дервишами, придворными, мелкими владетельными князьками и наконец привели его в Тавриз , где в полном затишье "дипломатического монастыря" Г. провел значительную часть своей первой службы на Востоке. Обязанности были несложные, главным образом сводясь к отражению интриг Аббаса-мирзы, при котором, собственно, и состояли европейские посольства. Ни русские сослуживцы, ни иностранные дипломаты не могли понять запросов и разнообразных интересов Г. Он ушел в себя; то усиленно занимался восточными языками (персидским и арабским), то читал, или же с непонятной для него самого легкостью и плодовитостью работал снова над своей комедиею, удивляясь, что там, где у него нет никаких слушателей, стихи так и льются. Наедине с своими думами он глубже вникнул в смысл избранной им фабулы; возвел характеры, первоначально набросанные с натуры, до значения типических образов (большинство списков мнимых оригиналов его действующих лиц не заслуживает доверия); расширил и поднял значение среды: внес изображение пустой светской толпы, бессмысленно и нетерпимо восстающей против знания, гуманности, свободы; из лучших свойств своих единомышленников и друзей сложил типический характер Чацкого; сделал его защитником прогресса и национального самосознания перед лицом торжествующей реакции. Как человек многосторонне начитанный, он не мог не испытать известного влияния образцов; злая сплетня о мнимом безумии Чацкого несколько напоминает месть абдеритов Демокриту в повести Виланда "Geschichte der Abderiten"; Мольеров "Мизантроп" своей характеристикой Альцеста , тонко придуманным сочетанием разочарования его в людях с увлечением кокеткой, которую он надеется спасти и поднять до своего уровня, даже некоторыми отдельными стихами (например, заключительные слова Чацкого) еще более повлиял на "Горе от ума"; но возбуждение и поддержка, оказанные такими образцами, определили только часть творческой работы, которая вся была выношена, выстрадана, написана горячей кровью сердца. В Тавризе были вчерне окончены первые два акта комедии в ее третьей и последней редакции. Деловые поручения побуждали по временам Г. к поездкам в Тифлис ; однажды он вывел из Персии и возвратил на родину целую толпу несчастных, едва прикрытых лохмотьями русских пленных, несправедливо задержанных персидскими властями. Это неустрашимо выполненное предприятие обратило на Г. особенное внимание Ермолова, сразу разгадавшего в нем редкие дарования и оригинальный ум и пожалевшего, что такому человеку приходится заскучать и увянуть в глухой и невежественной стране. Это совпадало вполне с разгоравшимся все сильнее желаньем Г. вырваться на свободу из "печального царства" (triste royaume), в котором "не только ничему не научишься, но еще забудешь то, что прежде знал". Ермолов добился наконец назначения Г. секретарем по иностранной части при главнокомандующем на Кавказе. С переезда его в Тифлис снова оживился и сам он, и успешнее стала подвигаться вперед комедия. Оба начальных акта были закончены и набело переписаны в Тифлисе. Среди официальных занятий, памятных записок и проектов, которых всегда ожидали от Г. как от специалиста по Востоку, медленно писались последние два действия - и не по недостатку вдохновения, а по сознанной самим автором неполноте его сведений о современном столичном обществе, успевшем, как слышал он, во многом измениться, хоть и не к лучшему, за пять лет (1818-1823), проведенных Г. вдали от него. Необходимо было для пользы комедии снова окунуться в московский большой свет; отпуск, сначала краткий, потом продленный и в общем охвативший почти два года, привел Г. к желанной цели. Радость свидания с друзьями увеличивалась возможностью благодаря им наблюдать жизнь. Не было общественного собрания в Москве, где бы не показывался Г., прежде избегавший всех подобных сборищ; со множеством лиц он познакомился тогда, потом на лето уехал к Бегичеву в его имение, с. Дмитриевское Ефремовского у. Тульской губ., и там, уединяясь для работы на полдня и читая затем написанное своему другу и его жене, он летом г. окончил "Горе от ума" и вернулся с рукописью его в Москву, посвятив в свою тайну только сестру. Пустая случайность огласила на весь город появление беспощадной сатиры, направленной, как говорили, против москвичей вообще и влиятельных людей в особенности. Сохранить рукопись в тайне было невозможно, и Г. изведал на себе "славы дань"; наряду с восторгами слышались ропот , брань, клеветы ; люди узнавали себя в портретах, увековеченных комедиею, грозили дуэлью, жаловались местному начальству, ябедничали в Петербург. По словам самого Г ., с той минуты, как приобрело такую гласность его заветное произведение - о судьбе которого он сначала не загадывал, зная, что тяжелые цензурные условия не допустят его на сцену, и в лучшем случае мечтая лишь о его напечатании в виде "комедии для чтения", - он поддался соблазну слышать свои стихи на сцене перед той толпой, образумить которую они должны были, и решил ехать в Петербург хлопотать о ее постановке. С сожалением расставался он с лучшими украшениями пьесы, урезывал, ослаблял и сглаживал, сознавая, что в первоначальном своем виде "Горе от ума" было "гораздо великолепнее и высшего значения", чем теперь, в "суетном наряде, в который он принужден был облечь его". Но это самопожертвование было тщетно. Враждебные влияния успели настолько повредить ему в правящих сферах, что все, чего он мог добиться, было разрешение напечатать несколько отрывков из пьесы в альманахе Булгарина "Русск. Талия" на г., тогда как сценическое исполнение было безусловно запрещено, причем запрет безжалостно был распространен и на келейный спектакль учеников театральной школы (в том числе известного впоследствии П. Каратыгина), желавших хоть где-нибудь дать возможность автору увидеть свое произведение в лицах. Нападки старомодной критики, часто являвшейся выражением озлобленных светских счетов; ропот задетых комедиею или вообще ратовавших за приличие и нравственность , будто бы ею оскорбленную; враждебность властей, не выпускавших на волю ни печатного, ни сценического текста комедии и тем самым вызвавших беспримерную ее распространенность в десятках тысяч списков; наконец, непосредственные впечатления реакции, обрушивавшейся и на него лично, и на все, что ему было дорого, - все это сильно подействовало на Г. Веселость его была утрачена навсегда; периоды мрачной хандры все чаще посещали его; теснее прежнего сблизился он с передовыми людьми в обществе и литературе и, по-видимому, был посвящен во многие из их планов и намерений. Если в эту пору им написано несколько стихотворений (преимущественно из природы и жизни Кавказа) и даже вместе с кн. Вяземским - небольшая пьеска: "Кто брат, кто сестра" (приключение на станции, с переодеванием молодой девушки в офицерский мундир как главным эффектом), то эти мелкие работы, в которых лишь изредка мелькнет изумительная талантливость автора, как будто и написаны только, чтобы чем-нибудь наполнить душевную тревогу и разогнать тоску. Когда пришлось возвращаться в Грузию , Г. выбрал опять окольный путь, побывал в Киеве и в Крыму, в путевых записках оставил живой след своей любознательности и начитанности по вопросам истории и археологии и художественного отношения к природе, приближался уже к цели своего путешествия и съехался с Ермоловым, когда до него дошла весть о событиях 14 декабря , в которых участвовало столько близких ему людей. Вскоре прислан был фельдъегерь с приказом немедленно доставить его в следственную комиссию. Ермолов успел предупредить Г., и все компрометирующие бумаги были уничтожены. Снова совершив путь на север и безбоязненно идя навстречу ожидавшей его участи, Г. нашел даже в числе следователей и крепостного начальства людей, высоко ценивших его талант и готовых выгородить и спасти его. По совету одного из них он в ответах на вопросные пункты отозвался полным неведением. В июне г. он был выпущен на свободу и должен был опять возвращаться на свою службу, ни в чем не пострадавшую от возникшего подозрения и долгого ареста. Но возвращался уже другой человек. Только ближе знавшие Г. догадывались, что творилось под тою сдержанной, деловой внешностью, которую он усвоил теперь себе; только они знали, какою грустью томился он, как жалел о своих несчастных товарищах, как осиротел без них; только они, взглянув "на его холодный лик", видели на нем "следы былых страстей" и вспоминали (как это сделал Баратынский в прекрасном стихотворении к портрету Г.), что так иногда замерзает бушевавший прежде водопад, сохраняя и в оледенелом своем состоянии "движенья вид".

Литературная деятельность, по-видимому, прекратилась для Г. навсегда. Творчество могло бы осветить его унылое настроение; он искал новых вдохновений, но с отчаянием убеждался, что эти ожидания тщетны. "Не знаю, не слишком ли я от себя требую, - писал он из Симферополя, - умею ли писать? Право, для меня все еще загадка . Что у меня с избытком найдется что сказать, за это я ручаюсь; отчего же я нем"? Жизнь казалась ему бесконечно томительной и бесцветной; "не знаю, отчего это так долго тянется", - восклицал он. Чтобы наполнить ее сколько-нибудь полезным трудом, он с большим рвением занялся деловыми обязанностями. При новом главнокомандующем, Паскевиче, женатом на его двоюродной сестре, можно было еще более рассчитывать на практическое применение проектов, зарождавшихся у Г. Он никогда не примирился с "барабанным просвещением", которое мы водворяли на Кавказе, и ждал той поры, когда русское владычество принесет краю культуру и свободное развитие народных сил. Заинтересованный еще в университете общественными науками, он прилагал теперь их приемы к изучению местной жизни, юридических обычаев, торговых отношений, народного хозяйства в широком смысле слова. Его разнообразные "записки" по вопросам этого рода остались любопытным доказательством его редких способностей и к практической деятельности; в основе их всегда лежало стремление сочетать выгоды государства с возможно большим простором для быта народностей, чьи вековые традиции сталкивались с официальным русским строем. Неохотно возвратился Г. на Кавказ и серьезно думал об отставке, быть может, и о продолжительной поездке за границу; только усиленные просьбы матери и в особенности искусно разыгранная ею сцена в часовне Иверской Божией Матери, где перед иконой Настасья Федоровна взяла с сына клятву исполнить то, чего она попросит, заставили его продолжать службу. Но раз это было сделано и повседневная работа началась, он считал долгом чести влагать в нее все свое уменье и знания. Необходимо было принимать участие в военных начинаниях, сопровождая войска во время экспедиций в горы или же, когда началась русско-персидская война 1827-28 г., присутствуя при всех делах, схватках и сражениях; бесстрашный, приучивший свои нервы к свисту пуль и ядер, он здесь совершал тот же подвиг самоотречения и, возмущаясь против узаконенного войнами истребления людей, усилием воли сдерживал протест, вырывавшийся из груди. По окончании кампании он снова, по тонкому знанию людей и порядков в Персии, был необыкновенно полезен во время переговоров о мире. Когда разбитый наголову под Нахичеванью Аббас-Мирза сам просил о прекращении военных действий, Г. был послан в персидский лагерь и после многих усилий добился выгодного для России Туркманчайского договора, принесшего ей и значительную территорию, и большую контрибуцию . Уступки эти были сделаны персами против воли, по необходимости; сквозь витиеватые любезности в вост. вкусе слишком ясно проглядывали ненависть и нетерпеливое желание отмстить и взять назад все уступленное. Г., справедливо гордясь своим успехом, не скрывал своих опасений этой отместки и, быть может, скорого возобновления войны. Но настоящая минута все же была и для него знаменательною; Паскевич не мог лучше выбрать вестника о мире. В феврале г. Г. едет снова на север с донесениями и текстом трактата.

В заключительный период жизни Г., переполненный делами и соображениями административного или дипломатического характера, казалось, не осталось даже и скромного места для творчества. Но в это именно время (хотя точной даты нельзя определить) в последний раз посетило его вдохновение. Он не мог уже вернуться на путь комедии, и новый замысел его, внушенный кавказскими впечатлениями, должен был принять форму трагедии в шекспировском вкусе, или, как тогда говорили, "трагедии романтической". Он назвал ее "Грузинская ночь" и, как кажется, окончил ее сполна, хотя до нас дошли только две сцены да беглый очерк содержания. Сюжет был взят из новой грузинской жизни. Самоуправец и крепостник, старый князь в минуту каприза продал соседу сына кормилицы , верной слуги дома. На ее мольбы вернуть мальчика он отвечает гневно и изгоняет ее. Она проклинает его, идет в горное ущелье, вызывает злых духов Али. Они "плавают в тумане у подошвы гор", выступают "хороводом в парах вечерних, перед восходом печальной, девственной луны". Как макбетовские ведьмы , они обмениваются сообщениями о зле, которое сбираются совершить; кормилица требует их помощи; когда молодой русский (вероятно, во вкусе пушкинского "Кавказского пленника"), влюбленный в княжну, увлекает ее с собою и отец гонится за ним, духи несут пулю, направленную в похитителя, прямо в сердце дочери; отец становится убийцей любимого детища; несправедливость и произвол жестоко отомщены. Трудно сказать, сколько правды в восторженных отзывах друзей Г., утверждавших, будто в "Горе от ума" он только "попробовал свое перо", тогда как в "Грузин. ночи" вполне выказал свое дарование; дошедшие до нас отрывки все же высоколюбопытны, как выражение поворота в его художественном вкусе, обнаруживающее и в новом его направлении большие красоты. В раздраженном диалоге двух непреклонных противников, князя и няни, есть настоящая сценическая жизнь; появление духов и сцена заклинания окружены поэтической таинственностью. Если сравнить эти приемы Г. в последнем его произведении с прежними попытками его писать более или менее приподнятым слогом, приводившими (напр. во многих стихотворениях, особенно с философским оттенком) к неумеренному употреблению славянизмов или нагромождению метафор, станет очевидным громадный прогресс, сделанный Г. и в этой области.

Окончание войны, поездка в Петербург и новая деятельность, открывшаяся вслед за тем перед нашим писателем, пресекли последние порывы его к творчеству. Пришлось поставить на сцене жизни небывалую трагикомедию с кровавой развязкой. Никого не нашлось из числа дипломатов, кто сумел бы, явившись в побежденную Персию тотчас после ее поражения, установить с тактом, знанием людей и условий жизни правильные отношения обеих стран, кроме Г., пользовавшегося репутацией специалиста по персидским делам и творца только что заключенного договора. Несмотря на заявленное им решительнее прежнего нежелание ехать в Персию, где, как он в праве был ожидать, его всего более ненавидели как главного виновника унижения национальной чести, отказаться было невозможно ввиду категорически заявленного желания императора. Грустно прощался Г. со всеми знавшими его, предчувствуя вечную разлуку. Упрочение русского влияния в Персии, предстоявшее теперь как главная задача его деятельности, уже не занимало его вовсе; он слишком пригляделся к восточному быту и складу мысли, чтобы находить живой интерес в открывавшейся перед ним возможности долгого житья в одном из центров застоя, самоуправства и фанатизма. Он сознавал, что много уже поработал в этой области, и самым отрадным отдыхом снова казалась ему поездка не на Восток, а на Запад (так и оставшаяся во всю жизнь для него, как и для Пушкина, неисполнимою мечтой). Но долг внушал стойко осуществлять принятое на себя трудное дело, и новый полномочный министр не раз взвесил и обдумал во время пути из Петербурга политику, которой он должен следовать. Точно луч счастья осветил внезапно усталого душой Г. в эту пору жизни, когда, казалось, все радости его покинули. Дочь его старого приятеля, кн. Нина Чавчавадзе, которую он знал еще девочкой, очаровала его прелестью только что распускающегося цветка; внезапно, чуть не за семейным обедом, он сделал ей предложение и, несмотря на мучившую его лихорадку , не отставшую и во время брачного обряда, он, быть может, впервые испытал во всей силе счастливую любовь, переживая, по его словам, такой роман, который оставляет далеко за собой самые причудливые повести славящихся своей фантазией) беллетристов. Когда он поправился настолько, что мог пуститься в путь, он довез жену до Тавриза и отправился без нее в Тегеран, чтобы приготовить там все к ее приезду. О нежности, которой он окружал свою маленькую "мурильевскую пастушку" (как он называл Нину, ей только что пошел шестнадцатый год), говорит недавно найденное письмо его к ней, одно из последних (из Казбина, 24 декабря 1828 г.), полное ласки, любви и мольбы к Богу, чтобы никогда им больше не разлучаться. По приезде в Тегеран он сразу принялся применять к делу ту программу действий, которую себе предначертал; он желал импонировать высоко поднятым достоинством русского имени; нарушал этикет шахского двора, выказывая самому шаху возможно меньше уважения, принимая под свое покровительство то смотрителя гарема, то его обитательниц, если они были из числа русских подданных и искали защиты русского посла, - настойчиво требуя уплаты контрибуции и вообще не уступая ни в чем строптивости персиян. Все это делалось вопреки личным склонностям, из твердого сознания обязанности; но, пересиливая себя, Г. слишком далеко зашел. Возбуждаемый сторонними нашептываниями, он действовал иногда вызывающим образом; этими ошибками пользовались английские дипломаты, чтобы разжигать ненависть к послу в придворных сферах; подозрения, тогда же возникшие на этот счет, в значительной степени подтверждаются документами, обнародованными за последнее время. Но ненависть поднималась еще грознее в народной массе; ее возбуждали и поддерживали духовные лица, в базарные дни фанатически проповедовавшие месть и избиение русских; вряд ли кто-нибудь из враждебных Г. иностранных дипломатов в своей интриге мог сознательно опираться на дикую силу невежественной толпы, которой втолковали, что русских следует истребить, как врагов народной религии . Зачинщиком восстания был тегеранский муджшехид (высшее духовное лицо) Месих, его главными пособниками - улемы ; вельможи в роде Алаяр-хана, всегдашнего врага Г., были также посвящены в заговор, имевший целью напугать русских, нанести им некоторый урон, но не вызывать резни. Когда же (по показаниям самих персидских сановников) народу собралось в роковой день около 100 тысяч человек и масса, фанатизованная проповедью, бросилась к дому посольства, руководители заговора потеряли власть над ним, и стихийная сила забушевала. Г. понимал уже, какой опасности подвергается, и за день до смерти послал во дворец грозную ноту, заявляя в ней, что ввиду неспособности персидских властей охранить честь и самую жизнь представителей России он просит свое правительство об отозвании его из Тегерана. Но было уже поздно. 30-го января года произошло почти поголовное избиение русских (спасся лишь советник посольства Мальцов) и в особенности зверское убийство Г., чье тело найдено было в груде трупов обезображенным и изуродованным. Со всегдашней своей неустрашимостью Г. поспешил спуститься к входной двери, которую пытались охранить казаки , защищался саблей , был узнан и положен на месте. Долгими дипломатическими отписками, уверениями в невиновности и демонстративным отчаянием, наконец, присылкой Хосрева-мирзы в Петербург с извинениями удалось персидскому правительству уладить снова отношения к России; это осуществилось тем легче, что, занятая турецкой войной, Россия не могла желать возобновления военных действий против другой страны. Постепенно водворились мир и согласие, как будто ничто и не нарушало их. Не стало только великого человека...

Г. похоронен в Тифлисе, в монастыре св. Давида, прекрасным местоположением которого он всегда любовался, выражая желание найти себе здесь могилу. Жена пережила его почти на тридцать лет.

Бывают писатели, вся духовная жизнь которых, все лучшие помыслы и творческое дарование выразились в одном произведении, являющемся точно итогом их существования. В их числе одно из первых мест занимает Г. Потомство забыло его стихотворения и мелкие пьесы, о "Грузинской ночи" слишком мало знает, дипломатические труды и ученый дилетантизм Г. ценит в меру, но никогда не перестанет удивляться благородству замысла, смелости сатиры и несравненному комизму "Горя от ума". В этой комедии и в переписке - к сожалению, слишком мало известной, тогда как в ней необыкновенно ярко и задушевно выступает вся нравственная личность писателя, - виден на каждом шагу один из даровитейших русских людей, любивший искренно свое отечество, с симпатиями к его старине и самобытности умевший соединить сочувствие прогрессу и вражду к тем, кто "хотел бы навеки задержать народ наш в состоянии младенчества". Счастлива литература, в которой мог раздаться такой горячий и мужественный протест против зла. Сила его влияния пережила уже полвека, хотя "грибоедовская Москва" стала совершенным анахронизмом, оно основывается на вечно правдивом, всегда понятном заступничестве за дорогие людям идеалы и не зависит от временных условий быта, как бы остроумно они ни были осмеяны; не зависит оно и от прискучивших споров о партийности Г., который сам же отвоевал себе независимое положение в литературе и обществе, - потому что истинно великое в творчестве свободно возносится над раздорами и мелочами дня. Для современной, упавшей духом литературы неоценимым благом была бы решимость писателя "с душой" выступить с новым переложением вечной темы о "Горе от ума", столь же страстным и искренним, хотя и обращенным к новому обществу и к порочным на новый лад людям. В этом пожелании 1891 , письма к Н. Каховскому). Вся литература о Г. до 1889 г. включ. указана в приложенном к изд. Шляпкина и составленном гг. Лисовским, Межовым, Пономаревым и Саитовым библиографич. указателе. Новейшая харатеристика Г. принадлежит А. Н. Пыпину ("Вестн. Евр." , I); из прежних работ - биографич. очерк Г. в "Рус. библиотеке" Алексея Веселовского; его же "Очерк первоначальной истории "Горя от ума" ("Рус. архив" , VI) и "Альцест и Чацкий" ("Вест. Евр.", , III); Д. Смирнова, "А. С. Грибоедов, черновая тетрадь с письмами и неизд. отрывками" ("Рус. слово" , IV-V); его же, "Биогр. известия о Г." ("Беседы в общ. люб. рос. слов.", , II); А. Мальшинского, "Подлинное дело о смерти Г." ("Рус. вестн." 1890, VI, VII); предисловие к изд. "Горя от ума" А. Суворина (); "Хронологическая канва", предпосланная изданию Шляпкина; "А. С. Г., деятельность его как дипломата", А. Берже ("Рус. стар.", 1874-76); "Воспоминания о Г." Каратыгина ("Рус. стар." , III), Завалишина ("Древ. и нов. Россия", , IV), А. Бестужева ("Отеч. зап." , X). Лучшими разборами "Горя от ума" являются статьи Белинского (т. III, VI и VIII Собр. соч.) и в особенности Гончарова ("Мильон терзаний", "Вест. Евр." 1872, III, потом в "Собр. соч. Гончарова", т. VIII).

Алекса́ндр Серге́евич Грибое́дов (4 января года , Москва - 30 января [11 февраля ] года, Тегеран) - русский дипломат , поэт , драматург , пианист и композитор , дворянин . Статский советник (1828) .

Грибоедов известен как homo unius libri - писатель одной книги , блестяще рифмованной пьесы «Горе от ума », которая до сих пор является одной из наиболее часто ставимых в театрах России, а также источником многочисленных крылатых фраз .

Биография

Происхождение и ранние годы

Грибоедов родился в Москве в обеспеченной родовитой семье. Его предок, Ян Гржибовский (польск. Jan Grzybowski ), в начале XVII века переселился из Польши в Россию. Фамилия автора Грибоедов представляет собой не что иное, как своеобразный перевод фамилии Гржибовский . При царе Алексее Михайловиче был разрядным дьяком и одним из пяти составителей Соборного уложения 1649 года был Фёдор Акимович Грибоедов .

Отец писателя - отставной секунд-майор Сергей Иванович Грибоедов (1761-1814). Мать - Анастасия Фёдоровна (1768-1839), в девичестве также Грибоедова.

По свидетельству родственников, в детстве Александр был очень сосредоточен и необыкновенно развит.

Война

Но едва приступили к формированию, как неприятель вошёл в Москву. Полк этот получил повеление идти в Казань, а по изгнании неприятелей, в конце того же года, предписано ему было следовать в Брест-Литовск, присоединиться к разбитому иркутскому драгунскому полку и принять название иркутского гусарского .

8 сентября 1812 г. корнет Грибоедов заболел и остался во Владимире, и вплоть, предположительно, до 1 ноября 1813 г. из-за болезни не появлялся в расположении полка. Прибыв на место службы, он попал в компанию «юных корнетов из лучших дворянских фамилий» - князя Голицына, графа Ефимовского, графа Толстого, Алябьева, Шереметева, Ланского, братьев Шатиловых. С некоторыми из них Грибоедов состоял в родстве. Впоследствии он писал в письме к Бегичеву: «Я в этой дружине всего побыл 4 месяца, а теперь 4-й год как не могу попасть на путь истинный.

До 1815 года Грибоедов служил в звании корнета под командованием генерала от кавалерии А. С. Кологривова . Первые литературные опыты Грибоедова - «Письмо из Брест-Литовска к издателю» , очерк «О кавалерийских резервах» и комедия «Молодые супруги» (перевод французской комедии «Le secr - относятся к 1814 г. В статье «О кавалерийских резервах» Грибоедов выступил в качестве исторического публициста .

Восторженно-лирическое «Письмо…» из Брест-Литовска к издателю «Вестника Европы» написано им после награждения Кологривова в 1814 году «орденом Святого Равноапостольского Владимира 1-й степени» и праздника 22 июня (4 июля) в Брест-Литовске, в кавалерийских резервах, по этому поводу .

В столице

В 1815 году Грибоедов приехал в Петербург , где познакомился с издателем журнала «Сын Отечества» Н. И. Гречем и знаменитым драматургом Н. И. Хмельницким.

Весной 1816 года начинающий писатель оставил военную службу, а уже летом опубликовал статью «О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады „Ленора“ - отзыв на критические замечания Н. И. Гнедича о балладе П. А. Катенина «Ольга». Тогда же имя Грибоедова появляется в списках действительных членов масонской ложи «Les Amis Reunis» («Соединённые друзья»).

В начале 1817 года Грибоедов стал одним из учредителей масонской ложи «Du Bien». Летом поступил на дипломатическую службу, заняв должность губернского секретаря (с зимы - переводчика) Коллегии иностранных дел. К этому периоду жизни литератора также относятся его знакомства с А. С. Пушкиным и В. К. Кюхельбекером , работа над стихотворением «Лубочный театр»(ответ на критику М. Н. Загоскина в адрес «Молодых супругов»), комедиями «Студент»[(совместно с П. А. Катениным), «Притворная неверность»(совместно с А. А. Жандром), «Своя семья, или Замужняя невеста» (в соавторстве с А. А. Шаховским и Н. И. Хмельницким).

Дуэль

В 1817 году в Петербурге произошла знаменитая «четверная дуэль» Завадовского-Шереметева и Грибоедова-Якубовича. Повод для дуэли дал именно Грибоедов, привезя балерину Истомину на квартиру своего друга графа Завадовского (Грибоедову в то время было 22 года). Кавалергард Шереметев, любовник Истоминой, вызвал Завадовского. Секундантом Завадовского стал Грибоедов, Шереметева - корнет лейб-уланского полка Якубович.

Грибоедов жил у Завадовского и, будучи приятелем Истоминой, после представления привез её к себе, естественно, в дом Завадовского, где она прожила двое суток. Шереметев был в ссоре с Истоминой и находился в отъезде, но когда вернулся, то подстрекаемый А. И. Якубовичем, вызвал Завадовского на дуэль. Якубович и Грибоедов также обещали драться.

Первыми вышли к барьеру Завадовский и Шереметев. Завадовский, отличный стрелок, смертельно ранил Шереметева в живот. Поскольку Шереметева надо было немедленно везти в город, Якубович и Грибоедов отложили свой поединок. Он состоялся в следующем, 1818 году, в Грузии. Якубович был переведён в Тифлис по службе, там же оказался проездом и Грибоедов, направляясь с дипломатической миссией в Персию .

Грибоедов был ранен в кисть левой руки. Именно по этому ранению удалось впоследствии опознать обезображенный труп Грибоедова, убитого религиозными фанатиками во время разгрома русского посольства в Тегеране .

На востоке

В 1818 году Грибоедов, отказавшись от места чиновника русской миссии в США, получил назначение на должность секретаря при царском поверенном в делах Персии . Перед отъездом в Тегеран завершил работу над «Пробами интермедии». К месту службы отправился в конце августа, спустя два месяца (с кратковременными остановками в Новгороде, Москве, Туле и Воронеже) прибыл в Моздок, по дороге в Тифлис составил подробный дневник с описанием своих переездов.

В начале 1819 года Грибоедов завершил работу над ироничным «Письмом к издателю из Тифлиса от 21 января» и, вероятно, стихотворением «Прости, Отечество!», тогда же отправился в свою первую командировку к шахскому двору. По дороге в Тегеран через Тебриз (январь - март) продолжил вести путевые записки, начатые в прошлом году. В августе вернулся в Тебриз, где принялся хлопотать за участь русских солдат, находившихся в иранском плену. В сентябре во главе отряда пленных и беглецов выступил из Тебриза в Тифлис, куда прибыл уже в следующем месяце. Некоторые события этого путешествия описаны на страницах грибоедовских дневников (за июль и август/сентябрь), а также в повествовательных фрагментах «Рассказ Вáгина» и «Ананурский карантин».

В январе 1820 года Грибоедов снова отправился в Тебриз, дополнив журнал путевых дневников новыми записями. Здесь, обременённый служебными хлопотами, он провёл больше полутора лет. Пребывание в Персии невероятно тяготило писателя-дипломата, и осенью следующего, 1821 года по состоянию здоровья (из-за перелома руки) ему, наконец, удалось перевестись поближе к родине - в Грузию. В Тифлисе он сблизился с прибывшим сюда же на службу Кюхельбекером и начал работу над черновыми рукописями первой редакции «Горя от ума».

С февраля 1822 года Грибоедов - секретарь по дипломатической части при генерале А. П. Ермолове , командовавшим русскими войсками в Тифлисе . Этим же годом нередко датируется и работа автора над драмой «1812 год» (по всей видимости, приуроченная к десятилетнему юбилею победы России в войне с наполеоновской Францией).

В начале 1823 года Грибоедов на время покинул службу и вернулся на родину, в течение двух с лишним лет жил в Москве, в с. Дмитровском (Лакотцы) Тульской губернии, в Петербурге. Здесь автор продолжил начатую на Кавказе работу с текстом «Горя от ума», к концу года написал стихотворение «Давид», драматургическую сцену в стихах «Юность Вещего», водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом» (в кооперации с П. А. Вяземским) и первую редакцию знаменитого вальса «Е-moll». К этому же периоду жизни Грибоедова принято относить и появление первых записей его «Desiderata» - журнала заметок по дискуссионным вопросам русской истории, географии и словесности.

Следующим, 1824 годом датируются писательские эпиграммы на М. А. Дмитриева и А. И. Писарева («И сочиняют врут! и переводят - врут!..», «Как распложаются журнальные побранки!..»), повествовательный фрагмент «Характер моего дяди», очерк «Частные случаи петербургского наводнения» и стихотворение «Телешовой». В конце этого же года (15 декабря) Грибоедов стал действительным членом Вольного общества любителей российской словесности .

На юге

В конце мая 1825 года, в связи со срочной необходимостью вернуться к месту службы, литератор отказался от намерения посетить Европу и уехал на Кавказ. Накануне этой поездки он завершил работу над вольным переводом «Пролога в театре» из трагедии «Фауст», по просьбе Ф. В. Булгарина составил примечания к «Необыкновенным похождениям и путешествиям…» Д. И. Цикулина, напечатанные в апрельских номерах журнала «Северный архив» за 1825 год. По дороге в Грузию наведался в Киев, где встретил видных деятелей революционного подполья (М. П. Бестужева-Рюмина , А. З. Муравьёва , С. И. Муравьёва-Апостола и С. П. Трубецкого), некоторое время прожил в Крыму, посещая имение своего давнего приятеля А. П. Завадовского . На полуострове Грибоедов разрабатывал план величественной трагедии о Крещении древних русичей и вёл подробный дневник путевых заметок, опубликованный лишь через три десятилетия после смерти автора. По утвердившемуся в науке мнению именно под влиянием южной поездки им была написана сцена «Диалог половецких мужей».

Арест

По возвращении на Кавказ Грибоедов, вдохновлённый участием в экспедиции генерала А. А. Вельяминова , написал известное стихотворение «Хищники на Чегеме». В январе 1826 года был арестован в крепости Грозная по подозрению в принадлежности к декабристам ; Грибоедов был привезён в Петербург, однако следствие не смогло найти доказательств принадлежности Грибоедова к тайному обществу. За исключением А. Ф. Бригена, Е. П. Оболенского , Н. Н. Оржицкого и С. П. Трубецкого , никто из подозреваемых не дал показаний в ущерб Грибоедову.

Возвращение на службу

В сентябре 1826 года вернулся в Тифлис и продолжил дипломатическую деятельность; принял участие в заключении выгодного для России Туркманчайского мирного договора (1828) и доставил его текст в Петербург. Назначен министром-резидентом (послом) в Иран ; по пути на место назначения вновь провёл несколько месяцев в Тифлисе и женился там 22 августа (3 сентября) года на княжне Нине Чавчавадзе , с которой ему довелось прожить всего несколько недель.

Гибель в Персии

Иностранные посольства располагались не в столице, а в Тавризе , при дворе принца Аббаса-Мирзы , но вскоре по прибытии в Персию миссия отправилась представляться Фетх Али-шаху в Тегеран . Во время этого визита Грибоедов погиб: 30 января 1829 года (6 шаабана 1244 года хиджры) толпа из тысяч взбунтовавшихся персов перебила всех находившихся в посольстве, кроме секретаря Мальцова.

Обстоятельства разгрома русской миссии описываются по-разному, однако Мальцов был очевидцем событий, и он не упоминает о гибели Грибоедова, только пишет, что человек 15 оборонялись у дверей комнаты посланника. Мальцов пишет, что было убито 37 человек в посольстве (все, кроме него одного) и 19 тегеранских жителей. Сам он спрятался в другом помещении и, по сути, мог описать только то, что слышал. Все те, кто сражались - погибли, и прямых свидетелей не осталось.

Риза-Кули пишет, что был убит Грибоедов с 37 товарищами, а из толпы было убито 80 человек. Его тело было настолько изуродовано, что его опознали только по следу на кисти левой руки, полученному в знаменитой дуэли с Якубовичем .

Тело Грибоедова было доставлено в Тифлис и погребено на горе Мтацминда в гроте при церкви Святого Давида .

Улаживать дипломатический скандал персидский шах послал в Петербург своего внука. В возмещение пролитой крови он привёз Николаю I богатые дары, в их числе был алмаз «Шах» . Некогда этот великолепный алмаз, обрамлённый множеством рубинов и изумрудов , украшал трон Великих Моголов . Теперь он сияет в коллекции Алмазного фонда московского Кремля.

На могиле вдова Грибоедова Нина Чавчавадзе поставила ему памятник с надписью: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?» .

Последним годам жизни А. С. Грибоедова Юрий Тынянов посвятил роман «Смерть Вазир-Мухтара» (1928).

Творчество

По литературной позиции Грибоедов относится (по классификации Ю. Н. Тынянова) к так называемым «младшим архаистам» : его ближайшие литературные союзники - П. А. Катенин и В. К. Кюхельбекер ; впрочем, ценили его и «арзамасцы », например, Пушкин и Вяземский, а среди его друзей - такие разные люди, как П. Я. Чаадаев и Ф. В. Булгарин .

Ещё в годы учёбы в Московском университете () Грибоедов пишет стихотворения (до нас дошли только упоминания), создает пародию на произведение Озерова «Дмитрий Донской» - «Дмитрий Дрянской». В в «Вестнике Европы» выходят две его корреспонденции: «О кавалерийских резервах» и «Письмо редактору». В 1815 году он публикует комедию «Молодые супруги» - пародию на французские комедии, составлявшие русский комедийный репертуар в то время. Автор использует очень популярный жанр «светской комедии» - произведения с небольшим числом персонажей и установкой на остроумность. В русле полемики с Жуковским и Гнедичем о русской балладе Грибоедов пишет статью «О разборе вольного перевода „Леноры“» ().

Приёмы пародирования: введение текстов в бытовой контекст, утрированное использование перифрастичности (все понятия в комедии даются описательно, ничего не названо прямо). В центре произведения - носитель классицистичного сознания (Беневольский). Все знания о жизни почерпнуты им из книг, все события воспринимаются сквозь опыт чтения. Сказав «я это видел, я это знаю», подразумевает «я читал». Герой стремится разыграть книжные истории, жизнь ему кажется неинтересной. Лишённость реального чувства действительности позже Грибоедов повторит в «Горе от ума» - это черта Чацкого.

«Горе от ума»

Комедия «Горе от ума» - вершина русской драматургии и поэзии. Яркий афористический стиль способствовал тому, что она вся «разошлась на цитаты».

«Никогда ни один народ не был так бичуем, никогда ни одну страну не волочили так в грязи, никогда не бросали в лицо публике столько грубой брани, и, однако, никогда не достигалось более полного успеха» (П. Чаадаев . «Апология сумасшедшего»).

• Грибоедов владел 3 иностранными языками в 6-летнем возрасте. Он свободно владел французским , английским , немецким и итальянским , понимал латынь и древнегреческий . Позже, будучи на Кавказе, он выучил арабский , грузинский , персидский и турецкий языки.

Память

• В Москве существует институт имени А. С. Грибоедова - ИМПЭ им. Грибоедова
• В центре Еревана есть памятник А. С. Грибоедову (автор Оганес Беджанян, 1974 год), а в 1995 году была выпущена почтовая марка Армении, посвящённая Грибоедову.
• В Алуште памятник А. С. Грибоедову установлен в 2002 году, к 100-летнему юбилею города.
• О пребывании А. С. Грибоедова в Симферополе напоминают мемориальные доски (на фасаде здания бывшего трактира «Афины», где в 1825 году предположительно гостил драматург).
• В Тбилиси есть театр имени А. С. Грибоедова, памятник (автор М. К. Мерабишвили)
• Улицы Грибоедова есть в Брянске , Екатеринбурге , Красноярске , Рязани , Иркутске ряде других городов и поселений России, Украины. А также в

Родился 15 января 1795 года в городе Москве. Родители Грибоедова были дворянского происхождения.

Грибоедов получил домашнее образование, затем учился в Московском университетском благородном пансионе.
С 1806 гола шесть лет проучился в Московском университете на словесном факультете, юридическом факультете, а также посещал занятия физико-математического факультета. Ещё во время учёбы Александр Сергеевич начал писать стихотворения, пробовать себя в разных литературных жанрах. Грибоедов мечтал преподавать право, готовился к сдаче экзаменов, но в 1812 году он ушёл добровольцем в армию (Московский гусарский полк) в связи с Отечественной войной.

В 1816 году Грибоедов уходит в отставку, служит в Коллегии иностранных дел в городе Петербурге. Петербургское общество увлекает Александра Сергеевича своими реформаторскими настроениями, он общается с декабристами, с теми, кому небезразлична судьба России. К этому времени Грибоедов уже публикуется, получая репутацию интересного литератора. Основным жанром у Александра Сергеевича были пьесы.

С 1818 года Грибоедов работает в Персии в качестве дипломата. Таким образом русское правительство избавилось от Грибоедова, взгляды которого были реформистскими и не совпадающими с политикой властей. В Персии Грибоедов активно решает дипломатические вопросы, его политический вес достаточно велик, с ним считаются как с незаурядным и сильным человеком.

В 1822 году правительство переводит Грибоедова в Грузию (Тифлис). Там он продолжает выполнение дипломатической миссии, активно работает, параллельно занимаясь литературным творчеством.

С 1823 по 1825 год Александр Сергеевич проводит отпуск на родине, именно в это время он пишет лучшую свою пьесу, принёсшую ему широкую известность, "Горе от ума".

В 1825 году после возвращения Грибоедова на Кавказ его арестовывают и доставляют в Петербург. Александр Сергеевич догадывался, что его арест связан с его близкими отношениями с декабристами. Грибоедов успевает сжечь все компроментирующие материалы, в результате чего через четыре месяца его освобождают.

В 1826 году Грибоедов вновь работает на Кавказе, где ему приходится решать многие гражданские конфликты, что он делает блестяще.

После 1828 года (окончание войны России с Персией) Грибоедова вновь направляют в Персию, где он теперь работает министром. Сам Александр Сергеевич огорчен этим назначением, считает его политической ссылкой. До приезда в Персию к месту службы Грибоедов женится в Тифлисе на Нине Чавча-вадзе (дочери грузинского поэта).

В Персии политическая обстановка накаляется, после войны с Россией отношение к русским у персов достаточно агрессивное. Грибоедов работает в обстановке острых конфликтов и политических противоречий. Жизнь Александра Сергеевича обрывается трагически: толпа персов громит русское посольство, убивая находившихся там дипломатов, в числе которых был и Александр Сергеевич Грибоедов. Грибоедов убит 11 февраля 1829 года, его похоронили в Тифлисе.