Детские сказки онлайн. Аришкина сказка о том, что тайное всегда становится явным. «Нечищеные зубки

ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Я услышал, как мама сказала кому-то в коридоре:
- ...Тайное всегда становится явным.
И когда она вошла в комнату, я спросил:
- Что это значит, мама: "Тайное становится явным"?
- А это значит, что если кто поступает нечестно, все равно про него это узнают, и будет ему стыдно, и он понесет наказание, - сказала мама. - Понял?.. Ложись-ка спать!
Я почистил зубы, лег спать, но не спал, а все время думал: как же так получается, что тайное становится явным? И я долго не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе, и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и стал завтракать.
Сначала я съел яйцо. Это еще терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной каши.
- Ешь! - сказала мама. - Безо всяких разговоров!
Я сказал:
- Видеть не могу манную кашу!
Но мама закричала:
- Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь. Ты должен поправиться.
Я сказал:
- Я ею давлюсь!..
Тогда мама села со мной рядом, обняла меня за плечи и ласково спросила:
- Хочешь, пойдем с тобой в Кремль?
Ну еще бы... Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле царь-пушки и знаю, где сидел Иван Грозный. И еще там очень много интересного. Поэтому я быстро ответил маме:
- Конечно, хочу в Кремль! Даже очень!
Тогда мама улыбнулась:
- Ну вот, съешь всю кашу, и пойдем. А я пока посуду вымою. Только помни - ты должен съесть все до дна!
И мама ушла на кухню.
А я остался с кашей наедине. Я пошлепал ее ложкой. Потом посолил. Попробовал - ну, невозможно есть! Тогда я подумал, что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал... Еще хуже стало. Я не люблю кашу, я же говорю.
А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая, тогда другое дело, я бы зажмурился и выпил ее. Тут я взял и долил в кашу кипятку. Все равно было скользко, липко и противно. Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается и выталкивает эту кашу обратно. Ужасно обидно! Ведь в Кремль-то хочется! И тут я вспомнил, что у нас есть хрен. С хреном, кажется, почти все можно съесть! Я взял и вылил в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня сразу глаза на лоб полезли и остановилось дыхание, и я, наверно, потерял сознание, потому что взял тарелку, быстро подбежал к окну и выплеснул кашу на улицу. Потом сразу вернулся и сел за стол.
В это время вошла мама. Она посмотрела на тарелку и обрадовалась:
- Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идем на прогулку в Кремль! - И она меня поцеловала.
В эту же минуту дверь открылась, и в комнату вошел милиционер. Он сказал:
- Здравствуйте! - и подошел к окну, и поглядел вниз. - А еще интеллигентный человек.
- Что вам нужно? - строго спросила мама.
- Как не стыдно! - Милиционер даже стал по стойке "смирно". - Государство предоставляет вам новое жилье, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!
- Не клевещите. Ничего я не выливаю!
- Ах не выливаете?! - язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь в коридор, крикнул: - Пострадавший!
И к нам вошел какой-то дяденька.
Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.
На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немножко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах, и на левой брючине. Он как вошел, сразу стал заикаться:
- Главное, я иду фотографироваться... И вдруг такая история... Каша... мм... манная... Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то... жжет... Как же я пошлю свое... фф... фото, когда я весь в каше?!
Тут мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.
- Извините, пожалуйста, - сказала она тихо, - разрешите, я вас почищу, пройдите сюда!
И они все трое вышли в коридор.
А когда мама вернулась, мне даже страшно было на нее взглянуть. Но я себя пересилил, подошел к ней и сказал:
- Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!
Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:
- Ты это запомнил на всю жизнь? И я ответил:
- Да.

Рассказ Тайное становится явным читать

Я услышал, как мама в коридоре сказала кому-то:

Тайное всегда становится явным.

И когда она вошла в комнату, я спросил:

Что это значит, мама: «Тайное становится явным»?

А это значит, что если кто поступает нечестно, все равно про него это узнают, и будет ему очень стыдно, и он понесет наказание, - сказала мама. - Понял?.. Ложись-ка спать!

Я вычистил зубы, лег спать, но не спал, а все время думал: как же так получается, что тайное становится явным? И я долго не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе, и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и стал завтракать.

Сначала я съел яйцо. Это было еще терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной каши.

Ешь! - сказала мама. - Безо всяких разговоров!

Я сказал:

Видеть не могу манную кашу!

Но мама закричала:

Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь. Ты должен поправиться.

Я сказал:

Я ею давлюсь!

Тогда мама села со мной рядом, обняла меня за плечи и ласково спросила:

Хочешь, пойдем с тобой в Кремль?

Ну еще бы... Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле царь-пушки и знаю, где сидел Иван Грозный. И еще там очень много интересного. Поэтому я быстро ответил маме:

Конечно, хочу в Кремль! Даже очень!

Тогда мама улыбнулась:

Ну вот, съешь всю кашу, и пойдем. А я пока посуду вымою. Только помни - ты должен съесть все до дна!

И мама ушла на кухню. А я остался с кашей наедине. Я пошлепал ее ложкой. Потом посолил. Попробовал - ну, невозможно есть! Тогда я подумал, что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал... Еще хуже стало. Я не люблю кашу, я же говорю.

А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая, тогда другое дело, я бы зажмурился и выпил ее. Тут я взял и долил в кашу кипятку. Все равно было скользко, липко и противно.

Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается и выталкивает эту кашу обратно. Ужасно обидно! Ведь в Кремль-то хочется! И тут я вспомнил, что у нас есть хрен. С хреном, кажется, все можно съесть! Я взял и вылил в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня сразу глаза на лоб полезли и остановилось дыхание, и я, наверно, потерял сознание, потому что взял тарелку, быстро подбежал к окну и выплеснул кашу на улицу. Потом сразу вернулся и сел за стол.

В это время вошла мама. Она сразу посмотрела на тарелку и обрадовалась:

Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идем на прогулку в Кремль! - И она меня поцеловала.

В эту же минуту дверь открылась, и в комнату вошел милиционер. Он сказал:

Здравствуйте! - и подбежал к окну, и поглядел вниз. - А еще интеллигентный человек.

Что вам нужно? - строго спросила мама.

Как не стыдно! - Милиционер даже стал по стойке «смирно». - Государство предоставляет вам новое жилье, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!

Не клевещите. Ничего я не выливаю!

Ах не выливаете?! - язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь в коридор, крикнул: - Пострадавший!

И вот к нам вошел какой-то дяденька.

Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.

На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немножко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах, и на левой брючине. Он как вошел, сразу стал мекать:

Главное, я иду фотографироваться... И вдруг такая история... Каша... мм... манная... Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то... жжет... Как же я пошлю свое... мм... фото, когда я весь в каше?!

Тут мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.

Извините, пожалуйста, - сказала она тихо, - разрешите, я вас почищу, пройдите сюда!

И они все трое вышли в коридор.

А когда мама вернулась, мне даже страшно было на нее взглянуть. Но я себя пересилил, подошел к ней и сказал:

Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!

Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:

Ты это запомнил на всю жизнь? И я ответил:

Диппер проснулся от странного запаха, буквально плутавшего по чердаку. Паренек с трудом разлепил веки и увидел на тумбочке тарелку с кашей и вареные яйца с чаем.
- О, Диппер, проснулся! Давай завтракай, приятного аппетита,- оптимистично пробормотала Мэйбл.
Дип дернул плечами и сморщился.
- Ненавижу кашу.
Пайнс старшая взяла в руки дневник номер три и произнесла:
- Если все не съешь, то никакого дневника! Приду - проверю,- с этими словами Мэйбл гордо подняла голову и вышла из комнаты, оставляя Дипа один на один с кашей.

Паренек сморщился и пошлепал ложкой.
- Может кипятку добавить?- вслух подумал Диппер, заливая кашу водой.
Попробовал помешать. Нет, все равно мерзко, склизко и противно.
Потом Дип добавил немного сахара.
- Тьфу, гадость какая! Хм, может добавить соли и хрена? С хреном. можно все съесть,- сказал Пайнс, достав из кармана жилетки невесть откуда взявшуюся баночку.

Паренек посыпал кашу солью, после чего вылил всю банку хрена в завтрак, не раздумывая.
Попробовал.
Глаза Диппера на лоб полезли. Пайнс встал, прихватив с собой тарелку, после чего подбежал к окну и вылил всю кашу на улицу.

С двумя яйцами Дип быстро справился. Он съел желтки, а белки раскрошил со скорлупой, чтобы не видно было.

Вдруг зашла Мэйбл. Девочка глянула на пустую тарелку, широко улыбнулась и отдала брату дневник.
- Братишка, ты супер! Ладно, можешь идти гулять.
Диппер выдохнул полной грудью, тоже улыбнулся и было собрался выйти из комнаты, как на пороге мгновенно появилась Венди. Как только Дип взглянул на девушку, сразу же понял, что далеко он не уйдет.

Венди стояла вся покрасневшая от злости. А на ней была его каша. Она была на ее рубашке, немножко на джинсах, а еще на сапогах и на шапке. На волосах, как ни странно, ни капли каши не было.
- Диппер,- заорала Мэйбл и набросилась на бедного паренька.
Дип ойкнул, после чего бросил что-то на ветер и пулей вылетел из комнаты. Мэйбл побежала за ним. А Венди решила пойти в ванную и отмыться от этой каши.

Зайдя в ванную, Кордрой тут же сняла шапку и сапоги. Девушка достала щетку, смочила ее водой и бережно начала отмывать шапку ушанку.
Странный шорох заставил Венди оглядеться.
Девушка подошла к вешалке с полотенцами и пошарила внутри рукой.
Рыжеволосая победоносно улыбнулась и вытащила за шкирман напуганного Диппера.

Венди, прости, я не хотел,- начал оправдываться паренек, но Венди закрыла его рот ладонью.
- Молчи, если не хочешь попасть Мэйбл в руки. Подожди, так это ты дверью хлопнул?- девушка недоуменно взглянула на смущенного Пайнса.
Дип кивнул, после чего попытался открыть дверь, но не получалось.
- Черт, кажется мы заперты,- подытожил Пайнс и уселся на стул.
Венди пожала плечами и продолжила очищение шапки.

Но не закончила, ведь через двадцать минут Кордрой уснула прямо на стуле.
Дип уставился на спящую подругу. Паренек решил помочь Венди, а потому аккуратно взял щетку из рук девушки и начал чистить ее рубашку и джинсы.
Через пару минут работа была закончена. Диппер шумно выдохнул и закрыл глаза, из-за чего случайно задремал.

Венди открыла глаза и тряхнула головой. Осмотрев себя, рыжеволосая поняла, что каши на ней нет, а вот на кепке Дипа еще остались следы, которые случайно появились во время чистки.
Девушка благодарно улыбнулась, и, подойдя к дремлющему другу, мягко поцеловала того в щеку.
Пайнс беспокойно заворочался и открыл глаза. Его взору предстали изумрудные глаза подруги, отливающие добротой, благодарностью и любовью.
- Венди?
Девушка любопытно посмотрела на Дипа, после чего просто обняла его.
Паренек, явно не ожидая такого поворота событий, вздрогнул, но отбросил дрожь в сторону и ответно обнял подругу.

Венди улыбнулась и прошептала:
- Я люблю тебя.
Диппер шокированно выпучил глаза, после чего расплылся в теплой улыбке, все еще прижимая Венди к себе.
- Я тоже люблю тебя, Венди. И всегда любил.
Рыжеволосая поднялась со стула и с легкостью открыла дверь, за которой стояла злая Мэйбл.
- Диппер, я прибью тебя! А ну иди сюда, твою бабушку!- крикнула девочка и бросилась на брата, но Венди вовремя оттолкнула Пайнс старшую в сторону.
- Не трогай Дипа, он ни в чем не виноват!- произнесла Кордрой, потрепав Диппера по голове.

Мэйбл поднялась с пола и с удивлением взглянула на парочку.
- Что? Ай, ладно, Дип. Живи, пока можешь, потому что я до тебя еще доберусь.
Диппер закатил глаза и вышел из ванной, бросив на ветер пару слов с усмешкой:
- Только попробуй...
И паренек скрылся из виду, уходя гулять в лес.

Мэйбл нагнала своего брата, и, повернув его за плечи, произнесла:
- Теперь ты понял, что тайное становится явным?
- Да,- ответил Диппер, и, взяв только что пришедшую Венди за руку, скрылся в темных глубинах леса.

Первые публикации:
1960: сборник "Железный характер". М.: Правда (Библиотека Крокодила).
1961: сборник "Он живой и светится...". М.: Детский мир.
В 1961 году рассказ был существенно отредактирован - изменены отдельные слова, выражения, пунктуация, а главное удалено вступление, предназначавшееся явно для взрослых. В последующих изданиях использовался именно вариант 1961 года. Далее в тексте рассказа отмечены наиболее существенные изменения: удалённые фрагменты выделены (синим) цветом, а добавленные - зелёным .

ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

(Вчера вечером папа сказал маме:

— А нашего Николая Палыча-то сняли!

— Ну да,— сказала мама,— вот так фунт! А за что?

— Брал,— сказал папа.

Мама всплеснула руками, хотя папа не успел нам объяснить, что же такое брал Николай Павлович и, главное, откуда его сняли. Правда, я-то сразу догадался, что он, наверно, полез на шкаф брать варенье, застрял там, и его пришлось оттуда снимать.

— Ну и хорошо, что сняли! — сказала мама.— Я всегда чувство-вала, что он грязный и только притворяется честным парнем! Но недаром говорится: тайное всегда станет явным!

Я сказал:)

Я услышал, как мама сказала кому-то в коридоре:

— ...Тайное всегда становится явным.

И когда она вошла в комнату, я спросил:

— Что это, мама, значит: тайное (станет) становится явным?

— А это значит, что если кто поступает нечестно, все равно про него это узнают, и будет ему (очень) стыдно, и он понесет наказание,— сказала мама,— понял? Ложись-ка спать!

Я (вычистил) почистил зубы, лег спать, но не спал, а все время думал: «Как же так получается, что тайное становится явным?» И я долго не спал, а когда проснулся, (опять вычистил зубы и сел завтракать. Папа) было утро, папа был уже на работе, и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и сел завтракать.

Сначала я съел яйцо. Это было еще терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, что его не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной каши.

— Ешь,— сказала мама,— безо всяких разговоров!

Я сказал:

— Видеть не могу манную кашу!

Но мама закричала:

— Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый кощей. Ешь, ты должен поправляться!

Я сказал:

— Я ею давлюсь!

Тогда мама села со мной рядом, обняла меня за плечи и ласково спросила:

— Хочешь, пойдем с тобой в Кремль?

Ну, еще бы! Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле Царь-пушки и знаю, где сидел Иван Грозный. И еще там очень много интересного. Поэтому я быстро ответил маме:

— Конечно, хочу в Кремль! Даже очень! Тогда мама улыбнулась:

— Ну вот, съешь всю кашу и пойдем. А я (пойду) пока посуду вымою. Только помни: (съешь) ты должен съесть все до дна.

И мама ушла на кухню. А я остался с кашей наедине. Я пошлёпал ее ложкой. Потом посолил. Попробовал, ну, невозможно есть! Тогда я подумал, что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал . Еще хуже стало. Я не люблю кашу, я же говорю! А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая, тогда другое дело: я бы зажмурился и выпил ее.

Тут я взял и долил кипятку в кашу.

Все равно было скользко, липко и противно. Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается и выталкивает эту кашу обратно. Обидно ужасно. Ведь в Кремль-то хочется! И тут я вспомнил, что у нас есть хрен! С хреном почти все, кажется, можно съесть!
Я взял и вылил в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня сразу глаза на лоб полезли и остановилось дыхание, и я, наверно, потерял сознание, потому что я взял (кашу) тарелку , быстро подбежал к окну и (вылил её за окошко) выплеснул кашу на улицу .

Потом сразу вернулся и сел за стол.

В это время вошла мама. Она сразу посмотрела на тарелку и обрадовалась:

— Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идем на прогулку в Кремль!

Она меня поцеловала.

В эту минуту дверь открылась, и в комнату вошел милиционер. Он сказал:

— Здравствуйте! — И (побежал) подошел к окну, поглядел вниз (и потом сказал, глядя на маму) : — А еще интеллигентный человек!

— Что вам нужно? — строго спросила мама.

— Как не стыдно! — Милиционер даже стал по стойке смирно.— Государство предоставляет вам новое жилье, со всеми удобствами, и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!

— Не клевещите, (— запальчиво крикнула мама,—) ничего я не выливаю!

— Ах, не выливаете! — язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь в коридор, крикнул: — Пострадавший! (Пожалуйте сюда!)

И (вот) к нам вошел какой-то дяденька. Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.

На голове этого дяденьки была шляпа, а на шляпе наша каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немножко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах, и на левой (брюке) брючине . Он как вошел, сразу стал (жаловаться) заикаться :

— Главное, я иду фотографироваться — и вдруг такая история... (Каша. Манная. Горячая. Жжет.) Каша... мм... манная... Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то... жжет... Как же я пошлю свое... фф... фото, когда я весь в каше?!

Тут мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник! А уж это верная примета, что мама ужасно рассер-дилась.

— Извините, пожалуйста,— сказала она тихо.— Разрешите, я вас почищу, пройдите сюда.

И они все трое вышли в коридор. А когда мама вернулась, мне даже страшно было на нее взглянуть. Но я себя пересилил, подошел к ней и сказал:

— Да, мама, ты вчера сказала правильно: тайное всегда стано-вится явным.

Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:

— Ты это запомнил на всю жизнь?

И я ответил:

— Да.

1960: "Железный характер". М.: Правда (Библиотека Крокодила). Худ. Б. Савков.
1961: "Он живой и светится...". М.: Детский мир. Худ. В. Горяев.
1964: "Девочка на шаре". М.: Детская литература. Худ. Г. Вальк.
1984: "Тайное становится явным". М.: "Малыш". Худ. М. Скобелев.
2008: "Весёлые истории". М.: АСТ, Астрель.

4 553

Тайны папской канцелярии

Неслыханная популярность книги “Код да Винчи”, расходящейся по свету в десятках миллионов экземплярах, вызвала резкое обострение интереса к истории христианства. Предлагаемый вниманию читателей материал – дань этой моде, Правда, в отличие от псевдоисторических, хотя и крайне занимательных изысканий Дэна Брауна, он основан не на домыслах, а на общеизвестных фактах.

Есть в истории события, от которых явственно попахивает тайной, которые трудно объяснить иначе как действием каких-то скрытых факторов. К числу таких необъяснимых событий, безусловно, можно отнести неслыханный успех протестантской Реформации. Ее начало возвестил в 1517 году стук молотка, которым немецкий монах ордена св. Августина Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге свои знаменитые “95 тезисов” – гневную филиппику против практики торговли индульгенциями.

Несомненно, Лютер был гений; несомненно, к религиозному пылу многих протестантов примешивались иные, более земные соображения, и немало германских принцев ухватилось за идеи виттенбергского монаха, преследуя политическую выгоду; несомненно, у короля английского Генриха VIII были веские политические, финансовые и амурные основания порвать с Римом; несомненно, бесстыдная торговля индульгенциями легла темным пятном на репутацию католической церкви…

Все это так. Но не будем забывать, что к началу XVI столетия католическая церковь простояла полторы тысячи лет, пережила не один кризис и накопила огромный опыт управления своей паствой. И не стоит преувеличивать значения скандала с индульгенциями. Ничего качественно нового в этом специфическом методе торговли входными билетами в рай не было. Богатые и знатные на протяжении веков покупали себе избавление от адского пламени дарами на церковь, как прижизненно, так и по завещанию.

Да и не только богатые: большинству верующих было по карману заплатить за то или иное количество молитв за упокой души. Что это, как не та же индульгенция, хотя, несомненно, облеченная в более пристойную форму? К тому же практика торговли индульгенциями имела некоторое оправдание: она была введена для пополнения ватиканской казны, истощенной непомерными расходами на строительство в Риме нового Собора св. Петра – как-никак все же богоугодное дело.

Словом, все вышеприведенные доводы, на мой взгляд, не объясняют, почему протестантская ересь так быстро захватила умы. Нет, что-то тут не так. Идеи протестантства распространились по Европе с какой-то непостижимой легкостью, практически не встречая сопротивления. В чем причина такого всемогущества идей немецкого реформатора? Почему так вяло отбивалась, казалось бы, всемогущая церковь? Этот вопрос долгие годы мучил меня, пока, наконец, совсем недавно я не получил на него ответ.

На протяжении первых веков христианства церковь не была централизована. Каждый епископ пользовался полной автономией, теоретически все епархии были равны. Однако принцип равенства идет вразрез с человеческой натурой: иерархия – естественный принцип самоорганизации любого общества. И с годами некоторые церкви, самые крупные и могущественные, стали выдвигаться на роль первых среди равных.

Основная миссионерская деятельность апостолов была сосредоточена в главных городах Римской империи, в ее политических, демографических, экономических и культурных центрах. К IV веку подобным образом выделилось четыре главных города христианского мира – Рим, Александрия, Антиохия и Иерусалим, к которым вскоре присоединился центр восточного христианства Константинополь.

Эти города были также обязаны своим возвышением тому факту, что у истоков их церквей стояли непосредственно апостолы. Как можно было не признавать особого авторитета римского первосвященника, если его полномочия через обряд рукоположения восходили непосредственно к первому епископу Рима – апостолу Петру, которого к тому же католики всегда считали главным из 12 учеников Иисуса Христа?

В середине V века позиции римского епископа, которого к этому времени стали называть папой, еще более укрепились после “чуда на Минчо”. В 451 году на территории нынешней Франции произошла одна из самых важных битв в истории западной цивилизации. Полчища “Бича Божьего” – предводителя гуннов Аттилы – столкнулись при Шалоне на Марне с армией западно-римской империи во главе с выдающимся полководцем Аэцием, который своей воинской доблестью и гражданскими добродетелями снискал прозвище “последнего римлянина”.

Исход длившегося целый день сражения до сих пор до конца неясен. Тем не менее, историки сходятся на том, что римляне взяли верх, и если бы на следующий день они закрепили успех, гунны были бы наголову разбиты. Но по какой-то причине Аэций не стал преследовать отступавшего противника и сам дал приказ к отступлению – то ли потому, что главный союзник римлян вождь вестготов Теодорих пал в бою, а его сын и наследник Форисмонд наперекор политике отца порвал с Аэцием и увел свою дружину, то ли потому, что, будучи дальновидным политиком, Аэций не хотел слишком сильно ослаблять гуннов, чтобы не допустить чрезмерного усиления других варварских племен. Во всяком случае, одно неоспоримо: армия Аттилы была основательно потрепана.

В попытке восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в глазах соплеменников Аттила двинулся на Рим. Навстречу грозному дикарю выехал папа римский Лев I. Переговоры состоялись на реке Минчо близ Мантуи и завершились великодушным согласием предводителя гуннов пощадить Вечный город. Ясно, что дело тут не только в красноречии златоуста-понтифика. Аттила был настолько ослаблен, что еще неизвестно, хватило бы у него сил на штурм Рима. Да и папа прибыл к нему не с пустыми руками: богатейшие дары подкрепляли убедительность уговоров. Как бы то ни было, гунны отступили, трагедия была предотвращена.

Церковь немедленно провозгласила, что своим спасением Рим обязан божественному вмешательству. Всевышний, мол, услышал молитвы возлюбленного сына своего, наместника Иисуса Христа на земле, простер свою длань над Римом и отвел удар от Вечного города. Папа-чародей был прославлен в веках как Лев Великий и причислен католической церковью к лику святых. Этот эпизод сильно способствовал укреплению престижа Ватикана.

Но, как гласит старинная пословица, на Бога надейся, а сам не плошай. Не уповая только на заступничество свыше, Ватикан на протяжении столетий упорно трудился, укрепляя свой авторитет и шаг за шагом раздвигая границы римского влияния. В VIII-IX веках была сделана серия решающих ходов: папская канцелярия сфабриковала целый ряд документов, которые на долгие века легли в основу духовной и светской власти римских первосвященников.

Первой фальшивкой стал так называемый “Дар Константинов”. В этом документе утверждалось, что римский император Константин, крещеный папой римским Сильвестром в 324 году н.э., в знак благодарности подарил папе Латеранский дворец, официально признал епископа Рима викарием Христовым” и даровал ему имперскую власть над Римом и всей Италией, которую понтифик великодушно возвратил императору.

Латеранский дворец в Риме, принадлежавший императрице Фаусте, действительно был подарен папе Константином при переносе столицы империи в Константинополь. А все остальное в этом документе – чистый вымысел, предназначенный подкрепить властные притязания Ватикана, якобы подтвержденные самолично первым римским императором, принявшим крещение. Опираясь на “Дарственную Константина”, Ватикан присвоил себе право вмешиваться в политику и наделил себя не только духовной, но и светской властью.

Вторая подделка касалась другого липового “дара” – на сей раз со стороны короля франков. В 751 году папа Стефан направился в Галлию и короновал франкского предводителя Пепина по прозванию Короткий, основавшего новую династию Каролингов. Спустя короткое время ломбарды двинулись на юг и захватили принадлежавшую Византии территорию Равенны – форпост восточно-римской империи в Италии. Над Римом нависла смертельная угроза.

Римский первосвященник воззвал о помощи к новоиспеченному королю франков, ссылаясь в обоснование своих прав на “Дар Константинов” и напоминая ему о долге благодарности. Пепин Короткий, повершивший в подлинность “Дарственной Константина”, совершил два похода в Италию, отвоевал у ломбардов Равенну и в 756 году передал ее в вечное владение папе римскому, тем самым освободив Рим от византийского контроля. Так было положено начало папскому государству, которое просуществовало аж до 1929 года.

Вскоре после смерти Пепина Короткого на свет выплыло подложное письмо- завещание франкского короля с признанием прерогатив римского первосвященника. В этом документе особенно важно подтверждение права церкви короновать королей, что в корне изменило суть ритуала миропомазания. Если раньше эта церемония означала лишь простое признание, ратификацию церковью нового светского властителя, то теперь папа римский фактически присваивал себе право от имени Христа вовзводить на трон и низлагать королей, выступая в роли верховного посредника между светской властью и Богом.

В подложном письме Пепин Короткий также якобы передавал в светское управление папы римского всю Италию. Ватикан окончательно закрепил свои полномочия, в 800 году короновав императором сына своего благодетеля – Карла Великого, который признал завещание отца, хотя от того за версту разило фальшивкой.

Но венцом фальсификаторской деятельности папской канцелярии, безусловно, следует считать так называемые “Лжеисидоровы декреталии”, составленные от имени жившего в VII веке епископа Севильского Исидора. Этот сборник объемом до ста документов включает 60 писем и декретов многих поколений римских епископов, из которых 58 полностью сфабрикованы, а также оригинальное эссе о ранней церкви и другие документы, в том числе папские письма, в основном подлинные. Но даже подлинные документы содержат множество подложных вставок тенденциозного характера.

“Лжеисидоровы декреталии”, судя по целому ряду признаков сработанные в середине IX века, были предназначены еще больше укрепить власть папы римского и обосновать его притязания на главенство над всем христианским миром. Эта подделка подготовила почву для эпохальной попытки папы Гильдебранда (конец XI века) подмять под себя всю Европу, превратив ее в единую теократию с собой во главе.

Однако подложные документы при всей их действенности оставались лишь набором разрозненных источников. Ватикан сознавал, насколько эффективнее они будут, если возвести заложенные в них идеи в стройную систему. Эту задачу взял на себя монах из Болоньи Грациан. В 1150 году он составил свод канонического права под названием “Декрет”, который подвел теоретическую базу под доктрину папского абсолютизма и непогрешимости.

Грациан не только взял за основу предыдущие подлоги, но и сам плодотворно потрудился на поприще фальсификации. Установлено, что из 325 изречений отцов церкви и ранних святых, цитируемых в “Декрете Грациана”, подлинных лишь 13, а все остальные - чистая выдумка. Труд болонского монаха, пишет историк Дрейпер, “поставил весь христианский мир под власть итальянского духовенства… Он обосновал право священников силой удерживать свою паству на тропе добродетели, пытать и казнить еретиков, отчуждать их имущество и безнаказанно расправляться с грешниками, отлученными от церкви”.

Грациан фактически провозгласил, что папа римский стоит неизмеримо выше закона, что он абсолютно непогрешим и фактически богоравен. Спустя столетие св. Франциск Ассизский своим неоспоримым авторитетом подкрепил заключения Грациана и тем самым санкционировал принципы, на основе которых в том же XIII веке была создана Святая Инквизиция.

О том, что основные документы, на которые ссылались римские епископы в обоснование своих духовных и светских притязаний, сфабрикованы, поговаривали с самого начала. Уж слишком много в них было исторических и хронологических несуразностей. Например, иерархи раннехристианской церкви обсуждают в своих “письмах” события позднейших столетий; писатели первых трех веков цитируют Библию по переводу, сделанному лишь в конце IV века; папа Виктор, живший во II веке, беседует о праздновании Пасхи с архиепископом Александрийским Феофилом, родившимся на два столетия позже.

Словом, то были не просто подделки, а подделки, сработанные чрезвычайно грубо, что не могло не броситься в глаза сколько-нибудь сведущим людям. Но таких людей были единицы, и их голоса не были слышны. В эпоху раннего средневековья, когда лишь монахи владели грамотой и редко какой король умел расписаться, когда идеи распространялись черепашьими темпами, церковь располагала безраздельной монополией на информацию.

Позиции Ватикана в Западной Европе не были поколеблены даже расколом Рима с Константинополем в 1054 году, вызванным в значительной степени попыткой папы римского утвердить свое верховенство во всем христианском мире. В обоснование своих притязаний папа ссылался на фальшивые документы, в первую очередь на “Лжеисидоровы декреталии”. Но не на тех нарвался.

Большинство отцов церкви и святых раннехристианской эпохи в силу исторических причин происходили из восточных провинций Римской империи, и в Константинополе их деяния и писания, естественно, знали куда лучше, чем в Риме. Константинопольскому патриарху не составило труда разоблачить несостоятельность притязаний Рима. Понтифик обиделся, и между двумя ветвями христианства пролегла до сих пор не преодоленная пропасть.

Но вот наступила эпоха Возрождения, породившая в обществе огромную тягу к знаниям, и католический монолит зашатался. В 1440 году флорентийский исследователь Лоренцо Валла выпустил трактат под названием Declamatio, в котором неопровержимо доказал, что “Дарственная Константина” – фальшивка. А спустя 10 лет в немецком городе Майнце произошло событие, прозвучавшее похоронным звоном по престижу Ватикана: Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок.

Подобно стареющей кокетке, которая полагается на полумрак, чтобы скрыть свои морщины, во тьме Средневековья католическая церковь контролировала ситуацию. Но на свету Просвещения скрывать истину стало невозможно. Спустя всего несколько десятков лет книгопечатание прочно вошло в европейский быт, и трактат Валлы стал расходиться в тысячах экземпляров по всему континенту.

Идея папского абсолютизма, концепция непогрешимости римского понтифика была фатально подорвана. Виданное ли дело: когда в 1478 году папа Сикст IV отлучил Тоскану от церкви, тосканское духовенство созвало свой собственный собор и в ответ отлучило от церкви самого папу! Да к тому же еще распечатало и распространило свой эдикт по всей Европе.

К моменту появления на исторической сцене Мартина Лютера все уже знали, что репутация Ватикана шита белыми нитками. Авторитет католической церкви катастрофически упал, ее здание прогнило насквозь, и достаточно было легкого толчка, чтобы потрясти его до основания, если вообще не развалить. Лютер и дал этот толчок.