Мои подруги. Истории из жизни

Я родилась еще во времена СССР. Это было счастливое время, счастливое детство. У нас тогда не было Интернета, телефонов, прочего чуда электроники и мы развлекались как могли. У меня была лучшая подруга – Валя. Мы с ней дружили с малых лет. Вместе ходили в школу, в гости, играли в куклы друг у друга дома, делали уроки: мы все делали вместе, и были, что называется, «не разлей вода». Я всегда относилась к ней как к родной сестре. Мы даже придумали своеобразный обряд породнения. Как сейчас помню: взяли лист бумаги, написали на нем по очереди, что мы будем дружить вечно и, маленькой иголочкой прокололи себе указательные пальцы. Затем, как только показалась капелька крови, приложили уколотое место к листку. Как настоящие документоведы, сделали мы эту бумажку в двух экземплярах, и хранили в тайном уголке своего письменного стола. Как же мы гордились этим... Может, из-за того обряда я чувствовала ее лучше остальных, несмотря на любые жизненные трудности.

Девчушкой Валя была веселой, но это только в общении со мной. Для других была крайне замкнутой. Ее мама – библиотекарь. Представляете, наверно, как ее воспитывали. В строгости – мягко сказано. Когда мы были совсем детьми, это в глаза не бросалось особо, да и мне тогда не было дела до воспитательных моментов. Тогда я даже не обращала внимания, что общается подруга только со мной, других подруг у нее попросту не было. Разве что только одноклассницы, но и от них она держалась отстраненно. Валька была на два года меня младше. В десять-двенадцать лет эта разница не чувствуется, конечно, но к моим шестнадцати годам у нашей дружбы начались проблемы: не совпадение интересов, разные круги общения – все это сыграло свою роль. Ситуация достигла апогея, когда у меня появился парень. Подруге на тот момент было четырнадцать. Да, сейчас есть девушки, и даже девочки, которые очень рано начинают играть по-взрослому, но Валька такой не была. Под влиянием строгой матери, юная девушка боялась общаться с мальчиками. Не дай Бог, ее мама увидит, что возле забора стоит парень и ждет ее дочь... Да и Валя еще не горела желанием с кем-либо встречаться. Может, не доросла, а может, и мама запрещала. И вот, когда я стала основное время уделять своему парню, подруге, естественно, стало доставаться его меньше. Представьте: то я все время была с ней, а то вдруг сразу ополовинила дозу общения. Конечно, она все чаще обижалась, не отвечала на звонки, и постепенно после этого мы сильно поссорились.

Время шло. Я поступила в колледж, а подруга доучивалась в школе и, естественно, наше общение практически полностью сошло на нет. Мы лишь изредка переписывались в Интернете, обмениваясь сухими фразами. Я закончила учебу, вышла замуж за того самого парня. В череде семейных забот почти забыла о своей лучшей подруге детства.

Однажды вечером, уставшая, решила в кои-то веки зайти в Интернет, «встретиться» со старыми знакомыми хотя бы там. Меня удивило одно сообщение - от Вальки. Она не писала мне до этого почти два года. Я, преисполненная любопытством, поспешила открыть письмо. В нем подружка расспрашивала меня о жизни, спрашивала, почему я не пишу ей. Слова в сообщении были настолько теплыми и родными, что я как будто снова окунулась в детство. Вспомнила, как мы играли и веселились, не зная всех проблем взрослой жизни. Написав подруге, не ожидала, что Валя сразу мне ответит. В ходе переписки она рассказала мне, что у нее тоже скоро начнется новая жизнь, что она выходит замуж, и даже пригласила на торжество. Вот только дату не сказала, сославшись на то, что это еще в перспективе, но «он не отвертится». Я даже умилялась ее наивности. Она как будто не повзрослела совсем. Я ошибалась, в некотором роде.

Немного погодя, я видела ее в студенческой поликлинике, выходившей от гинеколога. В тот день у меня было не соответствующее настроение, и я не стала ее догонять. Она меня не увидела. Но я успела заметить, что подруга вышла оттуда счастливая, с хитрой ухмылкой на лице. Потом еще несколько раз я сталкивалась с ней где-нибудь в магазине или в той же поликлинике. Она мне так и не сказала, что задумала, но догадаться было не сложно.

После этого я писала ей в сети. Она нехотя отвечала, и я решила оставить ее в покое. Начиналась зима. Я стала больше времени уделять семье и работе. На улице стала появляться реже. Единственным окном в мир стал Интернет. В очередной раз, сидя за монитором, на одном небезызвестном сайте, заметила новую фотографию на странице у подруги. У нее давно была мечта: вырваться от родителей и сделать пирсинг в зубе или в языке. И она его сделала. На фото красовалось ее счастливое лицо, улыбка до ушей и блестящий камушек в переднем зубе. Конечно, я сразу же поздравила ее с исполнением давнего желания и ждала восторженного ответа, описания процесса изготовления пирсинга, посещения салона и новых ощущений. Но, в ответ мне пришло слезное письмо, где Валя жаловалась на жизнь, внезапно разоткровенничавшись. Подруга сообщила, что ее «папик» не хочет на ней жениться. Рассказывала, как она в нем ошиблась, и спрашивала совета, что ей дальше делать. Конечно, что я могла ей посоветовать? Да и, честно говоря, я была в шоке от такой новости. Всегда рассудительная, скромная, примерная пай-девочка: шаг влево, шаг вправо – расстрел, и тут такое... Оказалось, вырвавшись от родителей, она стала пить и курить, баловаться наркотиками и, в следствии этого, в пьяном угаре даже умудрилась поучаствовать в оргии. Но все это она рассказала мне уже при личной встрече. Впервые за много лет, она позвонила мне и попросила встретиться.

Рит, вот что я за дура, скажи? Как меня так угораздило, а?- плакала она.

Я долго не могла найти слов и просто молча слушала ее, сидя напротив, с чашкой кофе. Для встречи Валька выбрала дешевое дорожное кафе на отшибе поселка. Я сидела и брезгливо смахивала салфеткой крошки со стола, оставшиеся от предыдущих посетителей, которые не удосужилась вытереть неопрятная официантка. Затравленно озираясь по сторонам, Валя продолжала, периодически всхлипывая:

Он отказался, понимаешь?! Что он только мне не говорил, как он орал тогда! А еще, - подруга немного помялась, - вот!

Валька отодвинула высокий ворот свитера и я увидела огромную ссадину в районе ключицы. Синяк был кроваво- фиолетовым, и был размером с ладонь. У меня, наконец, прорезался голос:

Валя! Господи! Это он сделал?

Нет... Это его вышибала, - последнее слово она произнесла по слогам, - когда я пришла его умолять не бросать меня, не смотря на то, что он строго-настрого запретил появляться на его работе. Сначала мы даже немного поговорили, но когда я стала умолять его, он позвал этого бугая и тот, - всхлипнула девушка, - схватив меня, буквально, за шкирку, выкинул на улицу.

Сморщившись от боли, она поправила ворот кофты. Я не могла найти слов. Хотелось одновременно и избить его, и подруге нотаций почитать. Видя мое напряжение, Валя продолжила:

После я приходила к нему еще несколько раз, просила, умоляла, но он дал понять, что меня просто бросил, как ненужную вещь. И тогда я решила действовать по-другому. Я не могла прийти к нему на работу, меня даже на порог не пускали, и поэтому, я написала ему письмо, и, подкараулив в столовой, где он обедал, всучила. Он взял, чему я была удивлена. Открыл сразу при мне, и прочел. Там было всего несколько строк, поэтому, уже через секунду, он гневно взглянул на меня и сказал, что если я это сделаю, то распрощаюсь с жизнью.

Что было том письме? – Неуверенно произнесла я.

Помедлив, опасаясь моей реакции, подруга чуть слышно прошептала:

Я написала, если он не хочет, чтобы я все рассказала его жене, то пусть дает мне денег на аборт, и еще... За молчание.

Я просила много.

Мы еще долго сидели в этом кафе. Распрощались, когда уже стемнело, и разъехались по домам. Этот разговор долго не выходил у меня из головы. Может, под впечатлением или от переживаний, не знаю, но со мной стали происходить странные вещи.

Однажды я возвращалась с работы. Было уже поздно, я засиделась за проверкой тетрадей учеников – не хотелось тащить домой тяжелую стопку. Было около восьми часов вечера, зима, преддверие Нового года. Вокруг сияют витрины, каждое дерево увешано мигающими гирляндами, всюду праздничные плакаты, но у меня было подавленное состояние. На душе было не спокойно. Вдруг, я услышала едва различимый, на фоне шума машин, голос. Он показался мне знакомым. Различить слова было очень сложно. Прислушиваясь, я решила подойти поближе к предполагаемому источнику. Снежная зима в тот год была очень теплой, на протяжении всей зимы столбик термометра не опускался ниже минус двадцати. И это в Сибири. В углу между заборами домов я увидела какой-то силуэт. Не знаю почему, но я чувствовала, что голос идет оттуда. Подойдя поближе, ничего не разглядела. Казалось, что это от рядом стоящего мусорного бака падает тень. Уже собираясь пойти дальше, я вновь услышала этот голос. Теперь я смогла его узнать – это был голос Вали. Она что-то заунывно напевала. Слов я разобрать не могла. О том, чтобы подойти к загадочному силуэту теперь не было и речи. Я собрала всю волю в кулак и не стала оборачиваться, продолжив путь. Дома я немного успокоилась, погрузившись в дела.

Когда мне почти удалось убедить себя, что события того вечера мне показались ввиду усталости, я встретилась со странным явлением снова. На этот раз все произошло ясным морозным днем. Я возвращалась с покупками из магазина, в котором мы с Валей часто пересекались, как вдруг меня кто-то окликнул. Это было уже не тихо, а так явно, что я обернулась, выискивая глазами кого-то, звавшего меня. Люди невозмутимо проходили мимо – никто не слышал... Мурашки пробежали у меня по спине. Зов повторился уже настойчивее. Я даже смогла разобрать обрывки фраз.

Ритка... Пожалуйста... Помоги!

Как и в прошлый раз, я постаралась сосредоточиться, внушить себе, что мне все кажется, но без особого успеха. Весь путь до дома я слышала этот срывающийся голос, он звучал буквально отовсюду. Ворвавшись в квартиру, заперла все замки, и даже тяжеленную тумбочку придвинула, которую не двигала, даже когда мыла полы.

Впоследствии, это повторялось еще несколько раз. На улице, на работе, в магазине – везде меня звал ее надрывный голос. Я оборачивалась, но там никого не было.

После той встречи, наше общение снова сошло на нет. Я писала ей несколько раз, но ответа не было. Прошло несколько месяцев. В это время Валя уже должна была родить, по моим подсчетам. Я стала писать ей каждый день, но она по-прежнему молчала. Беспокойство нарастало, я уже не на шутку стала волноваться о благополучии подруги. Пока однажды не увидела в местной газете заметку о пропаже человека. У меня сердце оборвалось. На фото я узнала Вальку. Это была та самая фотография – с пирсингом на зубе. До сих пор я так не знала толком ничего о ее возлюбленном: кто он и что он, мне известно было лишь его имя, и то, что он очень богат. На другой странице той же газеты была статья о местном бизнесмене. Уточню - наш городок жил только за счет местного колбасного завода. Подавляющее большинство жителей работали там. Со временем даже выстраивались целые династии. Мой отец раньше тоже работал там. В те времена руководил предприятием некий Сергей. И тут меня как ошпарило. Я вспомнила, как Валя упомянула имя возлюбленного однажды – Игорь Сергеевич. Который сейчас и являлся хозяином завода. Из статьи я вычитала, что Игорь Сергеевич представляет потребителю новый продукт, копченую колбасу под названием «Валио». Я непроизвольно хохотнула, поражаясь своей внезапной догадке.

На кухне лежал батон той самой колбасы - муж купил после работы. На грани тихой истерики, на ватных ногах я подошла к холодильнику. Увидев там початый батон, взяла его дрожащими руками. Долго не решаясь исполнить задумку, стояла с ним в руках. Наконец, достала нож и аккуратно, тонкими ломтиками, стала разрезать мясо. Вдруг, лезвие наткнулось на что-то твердое. Взяв дрожащими пальцами комок мяса, я достала из него маленький твердый предмет.

За окном сгущались сумерки, из окон соседних домов было видно яркое мигание новогодних гирлянд. А я еще долго сидела, уставившись на отливающий золотистым блеском, камушек Валиного пирсинга.

Новость отредактировал Elfin - 29-09-2013, 16:31

Моя дружба со Светой началась еще до детского сада.Так получилось, что родители получили квартиру именно в том доме где уже жила ее семья.Вот так мы и познакомились.Ну, конечно, познакомились это как-то так сказано — просто родители наши вместе нас выгуливали во дворе.Мы-то были маленькие еще.
И вот так мы и росли вместе.Сначала садик.Вместе в одной группе.Игрушки, куклы, игры.Годы шли — мы росли дальше.И вот 1 класс.Школа.И опять мы вместе в одном классе.За партой, конечно, раздельно.Тогда рассаживали попарно — мальчик и девочка.
Через какое-то время мы получили квартиру другую т.к. мы стояли на очереди на квартиру. Она находилась в другом районе города.Другой квартал.И если мы раньше ходили в школу сразу вместе, то в этот раз я ее просто ждала когда она подойдет чтоб идти вместе дальше.Я к ней приходила в гости.Мы вместе ходили гулять.И даже вечерами просто прогуливались по городу.
Вот так мы и доучились до окончания школы.9 клас.Экзамены.Выпускной. Размышления о будущем.Куда идти дальше.
Отличницами мы не были чтоб поступать в Вузы, так что решили идти учится в училище.Но, проходя медицинскую комиссию при поступлении, по состоянию здоровья оказывается что я не могу быть принята на выбранную профессию.Подруга из солидарности тоже отказывается от поступления.Так мы решили продолжать учится в школе 10 и 11 классы.
В процессе учебы мы понимаем, что это мы не потянем(там класс был с математическим уклоном), и школу мы бросили тоже обе.Получили нагоняй от родителей и тут наши дорожки разошлись.Она все-таки решила поступать туда куда мы собирались и с нового учебного года пошла учится в училище.Я немного капризничала, учится не хотела, хотела сразу работать.Тоже не получалось и я упущенный год просидела дома.С подругой я виделась, но уже не так часто ка раньше.Она занята учебой была.Я же тоже потом пошла учится в училище, но другое.
С подругой мы виделись не часто, больше перезванивались.Она всегда могла мне помочь.Даже тогда когда я ссорилась с парнем она старалась нам помирить.
По завершению учебы в училище она выходит замуж и уезжает в другую область.Общение наше перекладывается на письменное. Сразу после замужества у нее появляется ребенок-мальчик .Она приезжала к родителям на родину.Приходила ко мне с малышом.Мы гуляли по городу, я везла коляску с ним.Было так хорошо-как раньше в школьные годы.
Она частенько приезжала тогда к родителям.Мальчик еще был маленьким.Такой хороший ребенок.Я с ним играла в прядки.
Я всегда буду помнить когда я их видела последний раз.Она такая веселая, шутила, улыбалась.Сын уже ходил в младшие классы.Это было лето..
А осенью мне сообщают что ее семья погибла…Вся.Она, муж и сын.Такая ужасная судьба.Газ.Они угорели газом в собственной квартире.Ночью, когда спали, котел индивидуального отопления стал пропускать газ.Муж с сыном сразу.Они были ближе к очагу.Она сразу впала в кому.Я не помню сколько времени она провела в этом состоянии, но когда вышла из комы, это было всего несколько минут.Увидела мать, отца и все…Как ужасно.Какое горе.
Похоронили ее на родине.Привезли туда где мы вместе с ней провели всю сознательную жизнь.Я проводила ее в последний путь..

Хочу рассказать о моей подружке из детства, можно сказать о моей первой подружке.
Я пошла в первый класс в 6 лет, все остальные мои одноклассники уже были на год меня старше. Я была трусливой девчушкой, не шла первая на контакт с ребятами. Но, благо, моя мама общительная и на первой линейке, посвященной 1-му сентября она сразу же познакомилась с мамой другой девочки. И наши мамы решили нас подружить. Тем более как потом выяснилось, нам и домой ходить было как раз по пути.

Наступили наши первые уроки, домашние задания, на учительницу нашу мы смотрели как на вторую маму, хотели чтоб нас хвалили, боялись оплошать. Подружка моя, всегда старалась обратить внимание учительницы только на себя, ревниво относилась к другим. Я, в принципе не завидовала этому, хотя мне тоже нравилось когда меня хвалили. Мы игрались с ней на переменке, ходили вместе домой. В дружбе, как меня учили, я старалась быть верной и знала, что друзьям всегда надо помогать. Наша начальная школа была не большой, туалет был на улице. Мы часто отпрашивались по среди уроков в туалет, ну а так как одной было до него скучно бегать, то мы и в туалет просились всегда вместе. И, вот в один день мы также, как обычно, отпросились у нашей учительницы в туалет вместе. Она нас отпустила. Мы побежали, играючи на улицу. А, когда подбежали к туалету, то увидели, что строители выкопали огромную яму возле туалета. Школа планировала построить новый туалет. Так, вот, нам стало интересно. Мы подошли к яме и с интересом в нее смотрели.
\»Ничего себе какая огромная яма, это все для туалета?\» -спросила я.
\»Ой, а что, это еще не большая ямка, я даже, если залезу в нее, смогу вылезти\» — ответила подружка.
\»Да что ты врешь, ну попробуй залезь\»-сказала я.
\»Ой,да легко\» — ответила она. И спрыгнула в яму.
Я в изумлении смотрела не нее в яме. \» И как ты теперь выберешься?\»
\» Ну вот смотри\» — сказала подружка и стала цепляться пальцами за камешки, торчащие из стенок ямы. Но, у нее так и не получалось выбраться, камешки выпадали, пальцы соскальзывали. Я, глядя на такую картину испугалась, и сказала ей, что я сейчас быстро сбегаю в класс-расскажу учительнице, она поможет.
\»Нееет!\» — завопила моя подруга. \»Неет, если ты уйдешь-ты мне больше не подруга!\»
\»Но, я тебя не смогу вытащить, ты тяжелая\» — сказала я.
\»Тогда, ты прыгай сюда, меня подсадишь. А, я вылезу -я тебя вытащу, я сильная.\»-сказала подруга.
Я не раздумывая прыгнула в яму. Подсадила подругу, она выбралась. Стала тянуть мне руку, а вытащить меня тоже не может.
\»И что будем делать?\» — спросила я,выглядывая из ямы.
\»Я сейчас позову на помощь, посиди, я быстро\» — резко ответила она и умчалась, не успев дать мне даже ничего крикнуть.
Ну и что же вы думаете было потом…Прибежала учительница, да совсем нашим классом. Все смотрели и смеялись. Учительница, ругаясь, вытаскивала меня из ямы, стыдноооо было ужасно. Зато, подружка была в роли спасительницы нерадивого товарища, забравшегося в яму, прям октябренок, а не подруга.

Так получилось, что в дружбе мне везло больше, чем в любви. Всю жизнь меня окружали подруги, которые нередко даже соперничали между собой за моё внимание. Всевышний не дал мне сестры, но женская дружба с лихвой компенсировала её отсутствие. Может быть потому, что принимаю и люблю друзей такими, какие они есть, со всеми их достоинствами и недостатками и многое прощаю, сознавая что и сама далека от совершенства. Дружбой дорожу и редко рву отношения первая, только если почувствую злобную зависть или недоброжелательность.

Я по-настоящему верю в женскую дружбу! Даже верю в дружбу между мужчиной и женщиной, ее тоже было в жизни достаточно, поскольку родного брата у меня нет, а потребность в таком общении существует.

Дружба очень украшает жизнь, а иногда может её даже спасти. Окружённый друзьями человек, богат и без денег!

Дружба бывает долгой, на всю жизнь, а бывает и очень короткой - в поездке, на отдыхе, но в любом случае, это один из лучших подарков небес, после любви.

В разные периоды моей жизни, меня окружали самые разные друзья и подруги, которым я безмерно благодарна за душевное тепло, интересное общение, радость совместного времяпровождения и творчества.

У меня и сейчас много подруг, которых нажила за долгие годы. Кто-то из них далеко и мы общаемся по переписке, с кем-то перезваниваемся и изредка встречаемся в городе, а с третьими вместе решаем текущие дела и проблемы.

Хочу рассказать о подругах детства, связь с которыми потеряна, поскольку давно живу в другой стране, но они навсегда остались в моей памяти и в моём сердце.

Самой первой моей подругой в жизни была Оля. Мы дружили с шести лет, а когда я переехала жить в Молдавию ещё много лет переписывались. В девяностые годы я её потеряла и все попытки найти следы Оли в интернете не увенчались успехом. Её история жизни стала для меня уроком мужества и стойкости перед ударами судьбы, но начну по порядку.

В раннем детстве я была лишена общения со сверстниками. В садик меня водили всего одну неделю, а когда мальчишка постарше столкнул меня с крыльца, едва не покалечив, бабушка забрала единственную внучку и оставила у себя, освободив руки моей матери и дав ей возможность спокойно работать, поскольку с отцом она тогда уже развелась.

Бабушка жила с дедом в деревне, в большой деревянной избе с садом и огородом в двадцать две сотки. В этом саду я и росла на свежем воздухе, гоняясь за бабочками и кузнечиками, любуясь цветами, которых бабушка развела огромное количество, помогая по дому и наблюдая за образом жизни домашних животных.

Меня окружали взрослые люди и взрослые разговоры, просили не перебивать и не вмешиваться поскольку маленькая ещё и потому дурная по возрасту. Дед любил повторять поговорку "Кто не был молод, тот не был глуп". Типа, вот подрастешь - тогда и поговорим. Я изнывала от одиночества и потребности, чтобы меня кто-то выслушал и разделил мои детские увлечения.

И вот чудо случилось! В ворота постучала маленькая девочка и сказала что хочет дружить со мной.

Какая смелая! - сказали взрослые, - и узнав из какой она семьи, разрешили эту дружбу, - только пусть Оля приходит к нам и играйте у нас, а ты к ней не ходи, потому, что её отец болен туберкулезом, а болезнь эта заразная.

Так началась наша дружба. Оля была из большой и не особо дружной семьи. Позже, я много раз бывала у них дома. Родители Оли были фронтовиками. Отец и мать дошли до Берлина и привезли из Германии интересные трофеи. Среди убогой деревенской обстановки, на тумбочках, покрытых вышитыми салфетками стояли великолепные статуэтки из Саксонского фарфора! Это были вещицы музейной ценности! Я каждый раз подолгу рассматривала их, наслаждаясь дивными фарфоровыми кружевами, тончайшей работы на платьях танцовщиц и пастушек. От них веяло чужой и очень богатой жизнью!

Дети играли этими статуэтками, не понимая их ценности. Постепенно на них прибавлялись сколы и трещины и одна за другой великолепные произведения искусства разбивались и выкидывались на мусор, причиняя мне почти физическую боль, поскольку у меня уже с детства была тяга к искусству и всему прекрасному в этой жизни.

Мать Оли работала на ферме. Вечно занятая, многодетная женщина, вставала в четыре утра и бежала доить коров. Суровая, некрасивая и немногословная, она жила тяжелой жизнью и не имела возможности ласкать и баловать четверых детей.

Валентина на фронт пошла мужика себе искать! - говорили про неё в деревне, - кто бы в жены взял, такую некрасивую? А так нашла себе туберкулезника, раненого выходила.

Отец работал бухгалтером в совхозе. Дома он, с мрачным видом, сидел в кресле, постоянно курил и кашлял. Оля гордилась родителями и показывала их фотографии с фронта, а так же медали и ордена.

Подруга имела брата близнеца Мишу. Рассказывала, со слов матери, что та не хотела рожать третьего ребенка, а когда родилась двойня, сильно плакала и убивалась, приговаривая: "Ой и натерплюсь я с ними горя!". Таким образом как-бы накликала беду на себя и детей. Не даром говорят, что нежеланные дети имеют трудную судьбу.

Жила в их доме бабушка, мать отца, худая, неласковая старуха. Любимчиком бабушки был Миша, а Олю она нагружала чёрной работой по дому и часто наказывала. Мише же покупала конфеты и давала деньги, тайком от Оли, которая всё равно узнавала правду и очень обижалась за такую несправедливость.

Ишь, глазастая! - шикала на неё бабка, - иди пол мой, паршивка!

Оля была серьёзным и рано повзрослевшим ребенком. Худенькая, глазастая, с большим ртом девочка, походила на неоперившегося птенца. Она росла Золушкой в родном доме и завидовала моему детскому счастью. У меня была замечательная бабушка. Работала я не много и была ребенком беззаботным и жизнерадостным. Мне всегда казалось, что подруга намного старше меня, хотя разница в возрасте между нами была всего три месяца.

Ты одна в семье и всё внимание и подарки тебе, - говорила мне подруга.

Зато у тебя есть братья и сестра, а у меня никого, - отвечала я.

Вот такие мы были разные, но подружились надолго. Оля интересовалась жизнью взрослых, она была лишена иллюзий юного возраста и с детства знала "по чем фунт лиха". Любила подсматривать за соседями через дырки в заборе, а у тех происходили весьма любопытные события.

Дочка соседей, Людка, привела второго мужа - Юрку, который недавно освободился из тюрьмы. Он ходил по саду без майки, а его загорелое тело украшали замысловатые татуировки. В саду подвесили гамак и в нем молодая пара крутила любовь. Юрка раскачивал гамак с невестой, она возбужденно смеялась и подставляла губы для поцелуев.

У соседей баня топится! А давай посмотрим с кем Люда в баню пойдёт, с ребенком или с Юркой? - предлагала Оля.

Какое мне дело до соседей? - отвечала я,- ты лучше посмотри какого я красивого жука поймала! Зеленого с золотым отливом!

Когда мужчина и женщина идут вместе в баню - это может быть очень даже интересно! - не успокаивалась подруга. Прошли годы и я по-прежнему равнодушна к сплетням и пересудам - уж лучше бабочек ловить пойду, чем подсматривать в замочную скважину!

На фото я и Оля (справа) в первом классе.

МОИ ПОДРУГИ

Классная дама ушла в свою комнату, которая была рядом с нашим дортуаром, и я осталась одна с моими подругами. Девочки тотчас окружили меня и стали закидывать вопросами. Я сразу заговорила о том, как хорошо, что я попала не к Тюфяевой, а к Верховской.

Услышав это, девочки потянули меня в другой конец дортуара, подальше от дверей комнаты Верховской, говоря, что тут наш разговор не будет слышен. Перебивая друг друга, они сообщили мне о том, что Верховская нередко поступает с ними еще хуже, чем Тюфяева. Но я не хотела верить. Я решила, что девочки сами были виноваты в этом. А мне чего же бояться? Я собиралась быть очень прилежной и послушной чтобы, окончив курс, получить золотую медаль, как я это обещала Саше и матушке.

А ты зачем подлизывалась? Зачем полезла целовать Верховскую? - накинулась вдруг на меня одна из девочек, по фамилии Ратманова.

Я очень сконфузилась, не зная, что ответить. Но тут остальные стали меня защищать, объясняя, что я новенькая и не могу еще всего понимать. Затем они попросили меня показать им вещи, привезенные из дому. Меня схватили с обеих сторон за руки, и мы все вместе побежали к моему ночному столику, в ящике которого уже стояла моя шкатулка.

Чтобы было удобней, мы опустились на колени и начали вынимать из шкатулки различные сверточки: карандаши, вставочки для перьев, перочинный нож и другие классные принадлежности. Затем последовали конфеты, которыми я угостила своих подруг, картинки, и, наконец, со дна шкатулки я вынула большую коробку.

А вот тут у меня такая прелесть, такая прелесть, - говорила я девочкам, окружавшим меня.

И, сняв крышку, я показала аккуратно разложенные среди мелких стружек птичьи яички.

Это яичко жаворонка… воробушка… голубиное… воронье…

Вороньи яйца… эко диво! Ах ты, деревенщина! - захохотала Ратманова и со всей силы ударила рукой по ящику, так что из него вывалились и разбились все мои яички - мое сокровище, которое я берегла столько лет.

Я отчаянно зарыдала.

Какая ты злая, гадкая! - сказала Ратмановой Ольхина, бледная девочка с синими глазами.

Но Ратманова нисколько не смутилась и с торжествующей улыбкой на губах, будто совершила героический подвиг, направилась в другой конец дортуара.

Мне было очень жаль крошечных яичек. Особенно дороги они мне были потому, что я собирала их с няней в лесу, когда у нас рубили деревья, падавшие вниз с птичьими гнездами. К тому же я не ожидала такой грубой выходки от своей товарки.

Маша Ратманова не была по природе дурной девочкой. Живая, остроумная и веселая, она долго не могла примириться с институтскими правилами и казенщиной. Вечные окрики классных дам, ежедневные наказания, муштровка и суровая дисциплина ожесточили ее, но не подавили в ней живости. Она со страстью бросалась на игры и беготню по праздникам, но и это раздражало классных дам. Ее то и дело ловили на месте преступления, с нее срывали передник, толкали в угол, к доске, читали скучнейшие нотации.

Шаловливая, нервная, резкая и бойкая на язык, Маша Ратманова стала грубить напропалую и получила, наконец, звание "отчаянной".

Она досаждала не только классным дамам, но и подругам, которых недолюбливала. Чаще всего доставалось от нее "парфеткам". Так называли в институте воспитанниц, к которым благоволили классные дамы за их послушание и хорошее поведение, заключавшееся часто в наушничанье на своих подруг. Маша Ратманова всеми силами своей души ненавидела этих "парфеток" и называла их не иначе, как "подлипалами", "подлизами", "подлянками" и "мовешками". Вечно изощряясь в шалостях, она бросала в пюпитр одной мокрую тряпку и портила книгу или начисто переписанную тетрадь, другой потихоньку засовывала за лиф булавку или кусок жеваной бумаги. Во время урока она то и дело оборачивалась к девочкам, сидевшим сзади нее, делала гримасы, передразнивала учителя, классную даму или подругу.

Несмотря на свой неугомонный нрав. Маша Ратманова обладала одной прекрасной чертой - чувством товарищества.

За особо тяжелые, с точки зрения классных дам, провинности провинившуюся наказывали тем, что запрещали нам, ее подругам, разговаривать с нею. Ратманова первая начала возмущаться этим обычаем. Несмотря на строгое запрещение, она всегда разговаривала с наказанной и нападала на тех, кто подчинялся этому нелепому требованию. За наказанную Маша распиналась сколько хватало сил. Зато сплетниц и доносчиц она не только изводила издевательством и бранными словами, но исподтишка толкала их, щипала так жестоко, что у тех оставались надолго синяки на руках и шее.

Прозвище Маши "отчаянная" не было выдумано для нее одной. Так назывались воспитанницы, смело дерзившие учителям и классным дамам. В каждом классе бывали девочки, похожие на нашу Ратманову. И не мудрено: институтское воспитание калечило всех на один лад.

Впрочем, детей, привыкших к теплу и ласке, робких и слабых по натуре, институт не только калечил, но и губил. Такова была грустная история другой моей подруги Фанни Голембиовской.

Уже пропило более трех месяцев с тех пор, как Фанни поступила в институт, а между тем она не появлялась ни в классе, ни в дортуаре. Все это время она лежала в лазарете. Чем она была больна, мы не знали, но наш доктор объяснял ее болезнь тоской.

Однажды утром, после звонка, на урок немецкого языка вошла "maman", а за нею и Фанни Голембиовская. Я едва узнала в ней прежнюю Фанни - так изменилась она за это время. Ее худенькие пальчики нервно теребили передник, ее длинная шея казалась ниточкой, соединявшей голову с туловищем, узкие плечи нервно передергивались, щеки провалились, и ее большие глаза, казалось, сделались еще больше и растерянно бегали по сторонам. Немец спросил ее, выучила ли она заданный урок. Она отвечала, что не учила уроков во время болезни. Но когда она бегло прочитала и перевела указанную ей страницу, учитель пришел в восторг и поставил ей двенадцать с плюсом.

Двенадцать - высшая отметка по принятой в институте двенадцатибальной системе.

На уроке французского языка опять присутствовала инспектриса. Француз тоже заставил Фанни читать и переводить, что она с легкостью исполнила. Затем он попросил ее сказать напамять какое-нибудь стихотворение или басню.

Фанни начала декламировать стихотворение "Молитва". В этих стихах ребенок обращается к богу, умоляя его продлить дни своей матери. Голос Фанни дрожал все сильнее, она произносила стихи с большим чувством и увлечением. Но вдруг в голосе ее послышались слезы, и она остановилась, не кончив фразы, точно спазма сдавила ей горло. Француз с изумлением посмотрел на инспектрису, а затем спросил Фанни, не может ли она написать по-французски какое-нибудь письмецо.

Дрожащими руками девочка взяла мел и быстро написала несколько строк. Учитель громко прочитал написанное. Это оказалось письмо к матери, в котором Фанни умоляла взять ее из института, говоря, что иначе она умрет.

Когда Фанни возвращалась на свою скамейку, инспектриса, наклоняясь к ней, нежно сказала:

Дитя мое, вы превосходно подготовлены. Но что же нам делать, чтобы вы не тосковали?

Фанни меньше всех нас должна была чувствовать тяжелые условия институтской жизни. Она спала в теплой комнате лазарета, питалась больничной пищей, которая была гораздо лучше нашей, виделась с матерью по два раза в неделю и была окружена лучшими людьми в институте - инспектрисой, доктором и сестрой милосердия. Однако все это мало утешало ее. Стоило ей хоть на день попасть в класс или оказаться в дортуаре, она снова чувствовала себя больной.

Хотя окрики и брань классных дам чаще всего относились не к ней, она все-таки каждый раз вздрагивала и бледнела. С подругами она мало сближалась - и на их расспросы отвечала вяло и неохотно.

Как у вас холодно! Как у вас скверно! - говорила Фанни, болезненно пожимаясь и озираясь по сторонам.

Что ты все говоришь: у вас да у вас. У нас то же, что у тебя, госпожа принцесса-недорога, - выпаливала Ратманова, насмешливо глядя на нее.

Злая, грубая, - отвечала Фанни и заливалась слезами.

Инспектриса при встрече с Фанни всегда ласково спрашивала ее о здоровье. Верховская тоже относилась к ней хорошо, только мадемуазель Тюфяевой было не по душе всеобщее внимание к Фанни окружающих, и она то и дело ворчала на нее или кидала в ее сторону злобные взгляды.

В свободное время Фанни всегда что-то писала, и вот однажды, когда она по своему обыкновению склонилась над листком бумаги, Тюфяева вырвала у нее из рук исписанные странички и закричала:

Это что такое?

Маме письмо.

Вот еще небылица! Какие могут быть у тебя - письма к матери, когда ты видишь ее по два раза в неделю. А если к матери пишешь, то с кем посылаешь?

Когда мама приходит, я отдаю ей сама.

Тюфяева отложила в сторону чулок, который она вечно вязала, надела очки и начала разбирать написанное.

Как? Ты изволишь переписываться по-польски!

Но ведь я - полька, - объяснила Фанни.

Прекрасно, - шипела от негодования Тюфяева, - я сама отнесу твои письма начальнице и попрошу объяснить мне, смеют ли воспитанницы писать своим родителям на языке, которого никто здесь не понимает. Смеют ли они отдавать письма родителям, не дав их раньше на прочтение классной даме. С тех пор как я служу здесь, еще никого не баловали так, как тебя. А за что? Не за то ли, что ты вечно лижешься со своей матерью, которая, едва переступив порог заведения, наделала всем массу неприятностей, даже начальнице! Не за то ли, что ты только киснешь здесь, нюнишь да в обморок падаешь…

Но Тюфяевой не удалось кончить своей речи. Она была прервана истерическим плачем Фанни.

Дрянь! Плакса! - бросила в ее сторону Тюфяева и, повернувшись на каблуках, поплыла к двери.

Мы окружили Фанни, подавали ей воду, смачивали виски, но она так ослабела от слез, что ее пришлось увести в лазарет.

Прошла неделя-другая, а Фанни все еще не показывалась в классе. Как-то утром, когда мы только что вставали, мы услыхали беготню в коридорах и стремглав бросились посмотреть, что такое случилось. Мимо нас сновали горничные, больничная прислуга, классные дамы.

Не сметь выходить из дортуаров! - кричали нам, и мы, как мыши, прятались в свои норы.

В ту же минуту в наш дортуар вбежала пепиньерка и заявила мадемуазель Верховской, что инспектриса просит ее немедленно явиться к ней. Мы, кофульки, пожираемые любопытством, опять выбежали на разведки. Остановив пробегавшую мимо горничную, мы стали умолять ее сказать нам, в чем дело.

Как же это возможно, - решительно заявила она. - Когда у нас и не такое происходит, нам и то запрещают вам рассказывать… А тут такое, такое… - И, растолкав нас, чтобы проложить себе дорогу, она быстро исчезла.

Наше любопытство разгорелось вовсю. Во что бы то ни стало следовало разузнать тайну. Как всегда, наша "отчаянная" решилась на подвиг. Спустившись в нижний коридор, куда нам, кофулькам, не разрешалось выходить одним, рискуя на каждом шагу быть пойманной, Маша Ратманова за пятиалтынный выведала у истопника все без утайки. Оказалось, что из института бежала Фанни Голембиовская. Надев утренний капот и накинув на голову платок прислуги (должно быть, она рассчитывала, что ее примут за горничную, которую послали в лавочку), она рано утром выбежала из лазарета на улицу, но швейцар сообразил, в чем дело, и поймал ее недалеко от институтского подъезда.

Мы не успели опомниться от этого ошеломляющего известия, как к нам вошла пепиньерка и, вместо Верховской, повела нас в столовую, куда тотчас же явилась инспектриса.

Надеюсь, дети, что об этом печальном событии вы не будете разговаривать ни между собой, ни со своими родственниками.

Очевидно, не зная, что к этому прибавить, она обвела нас растерянным взглядом и, прижав ладони к вискам, как она это обычно делала во время часто мучивших ее мигреней, вышла из комнаты.

О чем нельзя разговаривать? Что такое произошло? - спрашивали институтки, не успевшие еще узнать новости.

Как!? Вы этого не знаете? - закричала Тюфяева. - Ах вы, фокусницы, сквернавки! Вас из грязных закоулков и трущоб подобрали сюда из милости, холили, лелеяли, а вы… вот как отблагодарили своих благодетельниц! Извольте зарубить себе на носу, - продолжала она, захлебываясь от злости, - чтобы с этой минуты вы не смели и близко подходить к лазарету, а тем более - к комнате, где лежит эта тварь.

Несмотря на строгое запрещение разговаривать между собой о небывалом еще у нас событии, мы только и говорили о нем. Все "отчаянные", и старшие и младшие, пускались на самые рискованные поступки, чтобы узнать какие-нибудь подробности об этом деле. Прячась за углами и колоннами, они подсматривали и подслушивали у дверей лазарета, наблюдали, кто в него входил, и по нескольку раз в день передавали новости друг другу. Таким образом история бедной Фанни скоро нам стала известна во всех подробностях.

Как только швейцар поймал Фанни, ее уложили в постель. Она вся дрожала, как в лихорадке. К ее кровати подходили то инспектриса, то мадемуазель Верховская, то начальница, даже мадемуазель Тюфяева, которая считала долгом совать свой нос во все дела, забегала в лазарет. Когда Фанни увидала Тюфяеву, которую она ненавидела всей душой, она вскрикнула и потеряла сознание. Леонтьева приказала позвать врача и привести ее в чувство. Но тут в комнату вошли уже извещенные о событии дядя девочки и ее мать, которая рыдая бросилась на колени перед постелью дочери.

Наша начальница, изобразив на своем лице презрение и торжественно протягивая руку в сторону больной, медленно, отчеканивая каждое слово, произнесла:

Сию минуту прошу избавить меня от вашей позорной дочери.

Голембиовская, как ужаленная, вскочила с колен и, глядя в упор на начальницу, запальчиво и резко закричала:

Для моей дочери нет никакого позора в том, что она, не стерпев институтской муштровки, выбежала из ворот, а для заведения действительно позорно, что из него приходится бежать!

При этом она заявила, что, несмотря на приказание Леонтьевой, не возьмет дочери из лазарета до тех пор, пока врачи не скажут, что это не будет опасно для жизни и здоровья ребенка.

Начальница, как рассказывали, стояла в это время, подняв свои выцветшие глаза к небу, то есть к потолку, желая показать, что ей, при ее высоком положении, не пристало обращать внимание на эту дерзкую речь.

Зато Тюфяева, дрожа от волнения, подскочила к Голембиовской.

Как вы смеете так говорить с нашей обожаемой начальницей! - взвизгнула она, затопав на нее ногами. - Да знаете ли вы, жалкая женщина, что к нашей начальнице с благоговением относится даже вся царская фамилия!

Продолжению этой сцены помешал доктор. Он попросил у начальницы позволения сказать ей несколько слов с глазу на глаз. По-видимому, он заявил ей, что девочку пока нельзя трогать с места, так как начальница в этот день больше не входила к больной.

Фанни пришила в сознание не надолго: скоро у нее появился жар, а потом и бред, и она около месяца пролежала в лазарете. Ее мать все время сидела у ее постели.

Сильно исхудавшая еще перед болезнью, Фанни теперь таяла, как свечка.

У нашей инспектрисы, навещавшей больную чаще других, нередко текли слезы при виде несчастного ребенка. Но в таких случаях, боясь, очевидно, Тюфяевой, она хваталась за голову и жаловалась на мигрень.

Малейшая ласка, всякое доброе слово, сказанное инспектрисой какой-нибудь девочке, действовали, как яд, на Тюфяеву. Лицо ее передергивалось, злая усмешка появлялась на ее губах, и она немедленно уплывала к начальнице, чтобы донести о преступных слабостях и баловстве, которые, по ее мнению, процветали в институте.

Как только Фанни стало немного лучше, ее мать заявила, что берет ее из института.

Через месяц после этого в наш дортуар вошла пожилая женщина, родственница Фанни, и просила возвратить оставшуюся у нас шкатулку девочки. Она сообщила нам, что Фанни несколько дней тому назад умерла от скоротечной чахотки.