Игорь кон дружба. Институт этнологии и антропологии ран. Предпросмотр книги «Дружба»

© И.С. Кон

ДРУЖБА
Историко-психологический этюд

И. Кон

Идеи, высказанные в этой статье, развиты далее автором в книге
"Дружба (этико-психологический очерк)", 3-е изд., М., Политиздат, 1989 г

Памяти Олега Дробницкого

Вряд ли что-нибудь интереснее сравнительного исследования высших моральных чувств? Но вряд ли есть и что-нибудь более трудное. Моралисты всех времен совершенно точно знают, какими должны быть "истинная любовь", "подлинная дружба" и т. п. Историкам, психологам, социологам, которых больше интересует действительность, приходится труднее. Идеальные образцы любви и дружбы, не говоря уж о реальных человеческих взаимоотношениях, имеют столько социально-исторических, культурных и индивидуально-психологических вариаций, что еще Шопенгауэр иронически заметил: "Истинная дружба - одна из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют" .

Писатели и художники нового времени восхищались античной дружбой, имена Ореста и Пилада, Ахилла и Патрокла стали нарицательными. Но уже Аристотель восклицал: "О, друзья мои, нет больше ни одного друга!"

Что такое вообще дружба? Толковый словарь русского языка определяет ее как отношения между кем-либо, основанные на взаимной привязанности, духовной близости, общности интересов и т, п.

В отличие от деловых, функциональных отношений, основанных исключительно на общности занятий и соответствующем разделении обязанностей, дружба - отношение тотально личностное, которое само по себе является благом. В отличие от родства или товарищества, обусловленного принадлежностью к одному и тому же коллективу, связанному узами групповой солидарности, дружба индивидуально избирательна, добровольна, основана на взаимной симпатии. Наконец, дружба - отношение глубокое и интимное, предполагающее не только взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь. Недаром мы называем друга собственным а1tег еgо.

Но всегда ли дружбу понимали именно так? Как изменялся идеал дружбы в ходе истории и от чего зависят ее индивидуальные вариации?

ДРУЖБА КАК СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

Развитие индивида обусловлено развитием всех других индивидов,

с которыми он находится в прямом или косвенном общении.

К. Маркс.

Некоторые общие указания об исторической эволюции понятия дружбы дает уже языкознание. Слова "друг", "дружба" недаром этимологически связаны с такими понятиями, как родство, товарищество (особенно воинское) и любовь. Обращение "друзья и братья", сегодня имеющее метафорический смысл, некогда звучало буквально. Литовское "draugas" значит не только "друг", но и близкий - в смысле родственных отношений. Обращает на себя внимание близость "семейных" и "воинских" корней. Слово "дружина", в русском языке обозначающее воинский отряд, в словенском и болгарском языках означает семью, домочадцев. Лингвисты производят слово "друг" от предполагаемого германского глагола, имевшего значение - выдерживать, действовать, производить: слово это близко готскому "driugan" - нести воинскую службу, воевать; англосаксонскому "dreogan"-быть деятельным, выдерживать и т. д. Немецкое "Freundschaft", восходящее к глаголам "freien" (свататься! и "fruen" (радоваться), в прошлом обозначало не только собственно дружбу, но и любовь, кровное родство, общий дом, общее происхождение.

Древнейшие, первоначальные формы дружбы были весьма далеки от современного акцента на свободе и индивидуальности дружбы. Они, напротив, были жестко регламентированы. На заре цивилизации, когда ведущей формой человеческой общности было родство, остальные формы сближения, будь то принятие в общину иноплеменника или установление более тесных отношений между отдельными людьми, также символизировались как породнение (усыновление общиной, побратимство, соотцовство, кровная дружба и т. д.). Недаром герои широко распространенного древнегреческого мифа Кастор и Полидевк (Диоскуры), считавшиеся покровителями и олицетворением дружбы, были одновременно братьями-близнецами, к тому же - сыновьями Зевса.

Позже эта связь родства и дружбы ослабевает. Однако первобытное общество не знает различия "личных" и "общественных" связей. Хотя в отличие от родства дружба создавалась путем индивидуального выбора, она имела четко определенные социальные функции, жестко регламентировалась традицией и часто скреплялась специальным ритуалом. Племенной обычай раз навсегда определял, сколько друзей может и должен иметь человек, с кем и как заключается дружба, каковы взаимные обязанности друзей и т. д.

У многих племен заключение дружбы совпадало с обрядом инициации, посвящения юноши во взрослое состояние; так, у дагомейцев каждый мужчина обязан иметь троих друзей, которые называются "братьями по ножу" и располагаются по степени близости. Дружба эта, предусматривающая прежде всего взаимную материальную помощь, священна и нерасторжима. У индейцев "квакьютль" - "лучший друг" служит посредником между молодым человеком и девушкой, к которой он сватается. Мужчина племени квома (Новая Гвинея) должен иметь троих друзей, которые не могут быть кровными родственниками, но с которыми подросток "породнен" актом инициации; друзья во всем поддерживают друг друга, по просьбе друга человек может даже украсть фетишей собственного рода; он называет отца своего друга своим отцом и т, д.

Яркое описание воинской дружбы скифов, противопоставляемое более тонким от. ношениям эллинистических греков, дает Лукиан в своем диалоге "Токсарис, или Дружба". Мы приобретаем друзей, говорит скиф Токсарис, "не на попойках, как вы, и не потому, что росли вместе или были соседями". Дружбы доблестных воинов ищут, к ним форменным образом сватаются, а сама она становится выше всех прочих отношений. Воин, который, спасая при пожаре раненого друга, бросил в огне собственную жену и детей, спокойно объясняет: "Детей мне легко вновь прижить, еще неизвестно, будут ли они хорошими, а такого друга, как Гиндан, мне не найти и после долгих поисков: он дал мне много свидетельств своего расположения" .

Эта суровая верность, безусловно, не могла не сочетаться с эмоциональной поддержкой и близостью. Длительная и личностно значимая совместная деятельность сама по себе рождает эмоциональную близость. Но не это было главным в "героической" дружбе, которая имела не экспрессивно-исповедный, а практически-действенный характер. Внутренний, интимный мир еще не отделился тогда от "внешнего", поведенческого настолько, чтобы обсуждение его стало насущной психологической потребностью.

Разложение общинно-родовых связей, появление классов и государства существенно изменили положение. Узы родства и традиции слабеют, уступая место отношениям, основанным на расчете. "Не все родные - друзья тебе, но лишь те, у которых с тобой общая польза" ,- замечает Демокрит. Дружба, основанная на свободном выборе и общности интересов, теперь даже противопоставляется родственным отношениям, она утратила свою ритуальность, неотчуждаемость. Друзьями называют приверженцев, единомышленников, людей, объединенных общими интересами. Это значение термина - дружба как товарищество - сохранится и в дальнейшем. Когда римские авторы говорят о "друзьях Гракхов" или "друзьях Августа", имеется в виду не личная привязанность, а политический союз. В философских концепциях дружбы звучат сильные ноты утилитаризма: подчеркивается взаимность дружеских услуг, помощь в нужде, совпадение интересов. Но наряду с прославлением полезности и необходимости дружбы в классической Греции учащаются жалобы на ее неустойчивость, предупреждения против коварства и неверности друзей. Политическая дружба-товарищество не только уступала в устойчивости прежней ритуализованной дружбе, которая теперь предстает как обращенный в прошлое идеал, но и не удовлетворяла растущей потребности в интимности.

Между тем в отличие от древнего воина классический грек, живущий в атмосфере постоянного соперничества, уже знает чувство одиночества, его переживания стали гораздо тоньше, вызывая потребность разделить их с кем-то другим, найти душу, родственную собственной.

Где мог он удовлетворить эту потребность? Для классического грека семейная жизнь, по выражению Энгельса, "не субъективная склонность, а объективная обязанность" . Афинская женщина была хранительницей домашнего очага, но и только. В воспитании детей мужчины мало участвовали. Искомая психологическая близость могла быть найдена только среди равных. Отсюда - платоновский идеал высокоиндивидуализированной дружбы-любви, которая считалась школой мужества и мудрости и в которой совместное стремление к высшему благу должно было сочетаться со взаимной эмоциональной привязанностью. Акцент переносится, таким образом, с инструментальных ценностей дружбы (сотрудничество и взаимопомощь) на экспрессивные (душевная близость и эмоциональная поддержка). Но сразу же встают новые проблемы - чем отличается дружба от любви и как совместить идеальный образ дружбы с многообразием индивидуальных привязанностей? Ответ на эти вопросы дает Аристотель.

Дружба как "приобретенное качество души" в отличие от более инстинктивной, чувственной любви является, по Аристотелю, важнейшей из человеческих привязанностей. Но объекты наших привязанностей различны. Можно любить либо то, что хорошо, либо то, что приятно, либо то, что полезно. В соответствии с этим Аристотель разграничивает три вида дружбы: дружбу, в которой желают блага другому ради него самого и которая сама по себе является в силу этого добродетелью; дружбу, в которой друга любят ради доставляемого им удовольствия, ради его приятности; и, наконец, дружбу, основанную на соображениях взаимной пользы. Однако дружба, основанная на соображениях пользы или удовольствия, не может быть прочной, "ибо ею любят не человека, поскольку он имеет какие бы то ни было заслуживающие любовь качества, а поскольку одни доставляют пользу, другие - наслаждение" . Истинная же дружба бескорыстна, соображения пользы, удовольствия, взаимопомощи и т.д. не имеют в ней решающего значения, потому что отношение к другу в принципе не отличается от отношения человека к самому себе. Друг - наше второе "я", поэтому нельзя "быть истинным другом большого числа людей"; "сильно любить можно лишь немногих, а дружба, воспеваемая в гимнах, связывает всегда лишь двоих" . Казалось бы, процесс развития завершен: Аристотель перечисляет практически все элементы современного понятия дружбы. Но нет, споры продолжаются. В классовом обществе долг личной дружбы то и дело оказывается в противоречии с интересами общества и государства. Чему в таком случае отдать предпочтение?

Цицерон, хотя и видит в дружбе проявление "естественной, склонности" человека к общению и любви, считает, что интересы личной дружбы ни в коем случае не должны противоречить интересам государства, "отечество следует предпочитать дружбе". Напротив, по мнению Диогена Лаэрция, мудрец всегда готов умереть за друга, но пальцем не шевельнет ради государства.

При всей их кажущейся универсальности, образы дружбы изменяются вместе с общественным строем и культурой. Высокоиндивидуализированная дружба поздней античности не могла служить эталоном для феодального средневековья, когда человек снова неразрывно связан с общиной, а его индивидуальность и внутренний мир не рассматриваются как абсолютные ценности.

Христианская формула "любви к ближнему" внешне напоминает аристотелевское требование "относиться к другу, как к самому себе", видеть в нем "другого себя". Но Аристотель имеет в виду взаимоотношения между двумя конкретными индивидами, окрашенные всем спектром человеческих эмоций, тогда как христианская любовь, обращенная к абстрактному "ближнему", лишена такой избирательности. Сильная эмоциональная привязанность к конкретному человеку, с точки зрения средневекового теолога, даже опасна, отвлекая его от бога. "Естественная дружба" не является, по мнению Фомы Аквинского, добродетелью, так как она основана на преходящих земных благах. Она становится добродетелью, только подчиняясь любви к богу и благочестию. "Благочестие - мать дружбы" ,--утверждал Бернард Клервосский.

Что это значит на практике, красноречиво рисует "Исповедь" блаженного Августина, Едва ли не самые человечные ее страницы посвящены рассказу о юношеской дружбе Августина с его соучеником по школе, товарищем детских игр. Дружба эта, покоившаяся на полном совпадении всех склонностей и чувств, была необычайно искренней и нежной. Но - божья кара за греховные заблуждения! - друг внезапно заболел и умер. С потрясающей силой описывает Августин свое горе: свет померк, жизнь стала изгнанием, собственный дом - чужим; казалось, у нас с другом была одна общая душа в двух разных телах; как же возможно, что он умер, а я живу, разве не умерла с ним вместе половина моей собственной души? Но Августин-теолог в позднейшем примечании осудил этот крик души Августина-мемуариста, не забывшего испытанной некогда боли, как "фривольную декларацию". Любить смертного человека - то же, что опираться на зыбучий песок. Единственный, кто остается с нами до конца, это бог. Поэтому и наши чувства к другим людям должны опосредоваться любовью к богу.

"Истинная дружба", в понимании христианского теолога, возможна не на земле, а только на небе. Когда позже (впервые - в северном портале Шартрского собора) в церковной скульптуре появляется аллегорическое изображение дружбы в виде молодой, прекрасной женщины в короне и со щитом, украшенным четырьмя голубями, а в книжных миниатюрах изображаются эпизоды библейской дружбы Давида и Ионафана, это символизирует не столько земные, человеческие, сколько небесные, идеальные отношения.

Теснота общинных связей приводила к тому, что дружеские отношения большей частью совпадали с родственными или соседскими. Что же касается рыцарской дружбы, воспеваемой в средневековых поэмах и романах, то это чаще всего идеализированные отношения вассальной зависимости; как и в древней ритуализованной дружбе, индивидуально-личностное начало здесь персонифицирует общественную связь. Новое возвращение к человеку возвестили гуманисты.

В феодальном обществе все социальные отношения были персонифицированы. Сословная принадлежность и производный от нее образ жизни казались такими же "естественными" свойствами личности, как внешность или характер. При капитализме социальное положение лица представляется чем-то внешним по отношению к его индивидуальности, "отдельный человек выступает освобожденным от естественных связей и т. д., которые в прежние исторические эпохи делали его принадлежностью определенного ограниченного человеческого конгломерата" .

Но из-за неоднозначности и нестабильности социальных определений личности сама человеческая индивидуальность начинает казаться случайной и проблематичной. Формула "нет незаменимых людей" точно выражает природу функционально-ролевых отношений, когда конкретный индивид только занимает определенную клеточку в безличной социальной матрице. Но применительно к личным взаимоотношениям она звучит кощунственно. Мысль, что ваши близкие могут сравнительно легко обойтись без вас, что вы принципиально заменимы, подрывает веру в уникальность собственного "я", делает его чем-то незначительным, даже ирреальным. Чем проблематичнее его социальная ситуация, тем острее потребность человека быть для кого-то единственным, незаменимым, абсолютно значимым.

Это чувство усиливается также сознанием необратимости времени. Средневековый человек не воспринимал время как нечто вещественное, тем более - имеющее цену. Из всех измерений, свойственных современному понятию времени (длительность, направленность, ритмичность и т. д.), для него важнее всего была ритмичность, повторяемость. Люди никуда особенно не спешили и не гнались за точностью. Земное время, связанное с ограниченными сроками человеческой жизни, постоянно соотносилось с вечностью божественного, сакрального времени.

Развитие капитализма колоссально ускорило ритм жизни, повысив субъективную цену времени. Это был несомненный прогресс (кстати, понятие прогресса само покоится на идее направленности времени). Но здесь также было заложено противоречие. С одной стороны, это как будто повышает степень личной свободы человека, который может овладеть временем, ускорить его своей деятельностью. Идея необратимости времени тесно связана с мотивом достижения и с принципом оценки человека по его заслугам. С другой стороны, время, мыслимое как нечто вещественное, что можно "потерять", отчуждается от индивида, навязывает ему свой ритм, заставляет его спешить, увеличивает степень его несвободы. Человек торопится не потому, что ему этого хочется, а потому, что он боится не успеть, отстать от других, "упустить время".

Это ускорение ритма жизни и новая шкала ценностей не могли не повлиять на межличностное общение. Патриархальное средневековье не знало жесткого противопоставления труда и досуга. Свободное время, точнее - непроизводственная деятельность, общение, досуг, быт были так же тщательно и детально регламентированы, как и труд. Там никому не могло прийти в голову "сэкономить время" на приеме гостей или общении с соседями. Длительное, неторопливое застолье с речами и тостами - одновременно и радость и обязанность - не шло в ущерб работе, так как круг этого общения был более или менее стабилен и все жили в одном и том же неспешном жизненном ритме.

Капитализм разорвал путы патриархальности и сословной ограниченности, но сформулированный им принцип самореализации личности был чрезвычайно узким. Его субъектом стало индивидуальное "я", для которого всякая групповая и социальная принадлежность, будь то предки, семья или община, случайна и малосущественна. Отсюда - чувство собственной силы, но одновременно - одиночества в холодном и опасном мире. Содержание же этой самореализации оказалось по преимуществу "вещественным". Хотя пуританская мораль XVII века, в которой Энгельс видел классическое выражение мироощущения подымающегося капитализма, обосновывала необходимость попечения о своих земных делах тем, что за этим стоит божественный промысел, ее реальное содержание сводилось к погоне за материальным успехом, расширению "дела", приумножению собственности. Человек становится рабом собственной деятельности; "в прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира" , В системе ценностей буржуазного общества неутилитарное человеческое общение стоит ниже производительной деятельности.

Отсюда - противоречивая трактовка дружбы в философии нового времени. С одной стороны, гуманисты возродили и усилили античный культ дружбы, сделав ее символом "подлинно человеческих" отношений, которые одинаково чужды сословному неравенству, великосветской чопорности и буржуазному эгоизму. С другой стороны, откровенная безличность товарно-денежных отношений, в которых человек выступает как вещь, как средство достижения чьих-то чужих целей, делает разрыв между инструментальными и экспрессивными ценностями общения особенно кричащим.

Осмысливая этот конфликт и восставая против лицемерного морализования и идеализации человеческих чувств, просветители-материалисты (Бэкон, Гоббс, Гассенди, Гольбах, Гельвеций и другие) выводят дружбу из рационально-утилитарных мотивов. "Основой дружеской привязанности являются те выгоды, которые друзья рассчитывают получить друг от друга. Лишите их этих выгод - и дружба перестанет существовать, интерес к ней будет потерян" ,- писал Гольбах. Это не было оправданием пошлого эгоизма. Гольбах считает дружбу подлинным благом, которое следует предпочитать всем другим благам и преимуществам. Однако "бескорыстная дружба" означает не отсутствие личного интереса как такового, а то, что сам этот интерес основан "скорее на личных качествах и достоинствах человека, побуждающих нас предпочитать его другим, нежели на каких-либо внешних преимуществах" .

Еще резче ставит вопрос Гельвеций. Всякая дружба, говорит он, порождена какой-то потребностью. Но потребности людей не одинаковы. "Одни нуждаются в удовольствиях и деньгах, другие - во влиянии; эти желают разговаривать, те - поверять свои заботы; в результате бывают друзья ради удовольствий, ради денег, ради интриг, ради ума и друзья в несчастье" . И если друг нужен вам для того, чтобы терпеливо выслушивать бесконечную повесть о ваших несчастьях, разве вы менее эгоистичны, чем тот, кто хочет воспользоваться деньгами своего Друга или сиять отражением его славы? "Сила дружбы измеряется не добродетелью двух друзей, а силою связывающего их интереса" .

Каковы бы ни были мотивы просветителей, предлагаемое ими "эгоистическое" объяснение дружеских чувств было явно односторонним. Тем более что гамма эмоциональных переживаний, ассоциирующихся с дружбой, в новое время заметно обогатилась. Господствующей темой "рыцарской" дружбы была верность. У гуманистов дружба чаще всего ассоциируется с совместной радостью и весельем. Сентиментализм создает образ интимной, "нежной" дружбы, в которой разделяется не только радость, но и скорбь. В поэзии и живописи XVIII века все сильнее подчеркивается интимность, эмоциональность дружбы.

Ощущение несовпадения собственного "я" и социального положения личности резко усиливает деятельность самосознания и потребность в интимном, доверительном общении. Слова Гельвеция, что главное очарование дружбы "в удовольствии говорить о себе",- больше, чем простая ирония. Эта потребность прорывается и в сферу религиозного миросозерцания. В понимании пиетистов XVIII века, бог - не столько грозный, таинственный вседержитель, сколько объект интимных излияний одинокой, исстрадавшейся души. Но от наделения бога чертами интимного друга - только один шаг к обожествлению самой дружбы. Герой одной немецкой пиетистской повести начала XVIII века так сильно любит своего друга Тита, "бог и Тит так близко сошлись в его сердце, что часто ему было трудно решить, любит ли он Тита в боге или бога в Тите",

Даже сухой и необщительный Кант, назвавший идеальную дружбу "коньком сочинителей романов", признает, что "человек - существо, предназначенное для общества (хотя и необщительное), и в развитом общественном состоянии он чувствует сильную потребность делиться с другими (даже без особой цели)" ; поэтому сущность "моральной дружбы", по Канту, - "полное доверие между двумя людьми в раскрытии друг перед другом своих тайных мыслей и переживаний" .

Свое ярчайшее воплощение культ интимной дружбы нашел в культуре романтизма и близких к нему течений. Начиная с "Песен дружбы" Пира и Ланге и од Клопштока, у которого, по выражению Вальтера Хорнштайна, дружба становится "нерефлексированным выражением бьющего через край чувства", тема дружбы занимает центральное место в немецкой поэзии и литературе. Если вначале (например, у Глайма) в описаниях дружбы преобладают анакреонтические мотивы группового веселья, то позже акцент делается на душевной близости, связывающей двоих.

Это были не просто литературные образы. В последней трети XVIII века один за другим возникают кружки молодых поэтов и художников (геттингенский "Союз рощи", лейпцигский кружок X. Ф. Геллерта, юношеский кружок Шиллера, кружок иенских романтиков и т. д.), связанных, помимо общих идейных исканий, узами личной дружбы. В рамках этой групповой дружбы складываются более тесные и глубокие "парные" отношения (братья Шлегели, братья Гримм, Брентано и Арним, Тик и Ваккенродер, Фр. Шлегель и Шлейермахер, Кернер и Уланд и другие).

Вопреки мнению некоторых западногерманских авторов, романтическая дружба не была специфически "немецким" явлением. Характерно, что один из апостолов романтической дружбы в немецкой литературе Жан-Поль (Рихтер) своим личным идеалом считал дружбу английских писателей Свифта, Арбетнота и Попа. А эволюция форм дружеского общения русской литературной молодежи, бегло, но точно обрисованная Лидией Гинзбург в книге "О психологической прозе", - от понимания дружбы как "добродетели" и средства самопознания молодым Жуковским, через лицейский круг Пушкина, в котором дружеское веселье и единомыслие сочетались с определенной душевной закрытостью и соблюдением психологической дистанции, к самозабвенной дружбе 1830-х годов (кружок Станкевича), требовавшей глубочайшего самораскрытия, исповедности, самообнажения, - в точности совпадает с картиной, нарисованной немецкими исследователями на своем материале. Очевидно, здесь есть определенная общая закономерность.

В отличие от просветителей, апеллировавших к разуму, для романтиков дружба - это прежде всего страстное чувство, не знающее границ и меры. "...Что такое дружба или платоническая любовь, как не сладострастное слияние двух существ? Или созерцание себя в зеркале другой души" - писал молодой Фридрих Шиллер .

Чем был вызван этот взрыв чувствительности? Прежде всего за ним стоит усложнение процесса формирования человеческой личности в условиях, когда средневековая патриархальность рухнула, а новая буржуазная "свобода" уже обнаружила свои противоречия. Интимная дружба казалась юным романтикам своего рода убежищем от жестокости и холода социального мира. Не случайно этот тип дружбы чаще всего ассоциируется с юностью, когда молодой человек уже выходит из-под контроля семьи, но еще не укоренился во "внешнем" мире.

Старые философы и педагоги, считавшие дружбу добродетелью зрелой души, полагали, что человек становится способным к ней только после того, как избавится от юношеской импульсивности. Лорд Честерфилд в своих знаменитых письмах сыну (середина XVIII века) писал, что "скороспелую" и "необузданную" дружбу между юношами "скорее следовало бы назвать заговором против нравственности и приличия и наказывать за нее по суду". Наоборот, романтики, ставящие горячее, живое чувство выше трезвого, благонамеренного разума, видят в дружбе не добродетель, а непосредственное жизненное переживание, воплощением которого является не зрелый муж, а пылкий юноша. У многих из этих юношей потребность в дружбе усугублялась напряженными отношениями с родителями - тема конфликта между отцом и сыном широко представлена в автобиографической и художественной литературе начала XIX века,- а также отсутствием общества сверстников.

"...Можно себе представить, как томно и однообразно шло для меня время в странном аббатстве родительского дома ,- вспоминал Герцен.- Не было мне ни поощрений, ни рассеяний; отец мой был почти всегда мною недоволен, он баловал меня только лет до десяти; товарищей не было, учители приходили и уходили, и я украдкой убегал, провожая их, на двор поиграть с дворовыми мальчиками, что было строго запрещено, Остальное время я скитался по большим почернелым комнатам с закрытыми окнами днем, едва освещенными вечером, ничего не делая или читая всякую всячину" .

Не удивительно, что эти юноши, рано познавшие одиночество, устремлялись навстречу дружбе со всей страстностью своих сердец. Их переписка полна восторгов, исповедей, интимных признаний. Но - оборотная сторона медали! - эта дружба драматична, напряженна и, несмотря на клятвы в вечной верности, часто неустойчива. "Школьная дружба была для меня страстью (я был страстен во всем), но, кажется, ни разу не оказалась прочной" , - вспоминал Байрон . В начале XIX века уже мало кто сомневается в том, что идеальная дружба "имеет своей почвой и своим временем юность" (Гегель). Но, став достоянием юности, дружба тут же зачисляется в разряд возрастных иллюзий, о которых взрослые вспоминают, в зависимости от остроты своего разочарования, кто с иронией и грустью (Гегель, Гёте, Тургенев), кто с болью и ненавистью (Белинский).

Та же двойственность существует и в историко-социологической литературе. С одной стороны, романтическая дружба возводится в ранг нормы и всеобщего образца. С другой стороны, многие западные авторы пишут об оскудении дружеских отношений в XX веке.

"Высокоиндивидуализированные дружеские отношения, распространенные в прошлом ,- пишет, например, западногерманский социолог Фридрих Тенбрук,- в нынешнем столетии теряют свою силу и распространенность... В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно небольшую роль и уж во всяком случае персонализированные дружеские отношения составляют исключение" .

Почему? Во-первых, говорят о росте экстенсивности человеческого общения в ущерб его глубине и интимности вследствие ускорения общего ритма жизни и связанного с ним расширения круга общения. Во-вторых, указывают на возрастание удельного веса опосредованных, более или менее безличных и "технизированных" форм общения (массовые коммуникации) по сравнению с непосредственно личными, индивидуальными контактами. В-третьих, утверждают, что функционально-ролевое общение, "деловые отношения", основанные на принципе взаимного использования, оставляют все меньше места бескорыстным человеческим привязанностям, порождая у личности настоящий "кризис интимности".

Совершенно очевидно, что речь идет о весьма серьезных и глубоких социальных процессах. Но верно ли они интерпретируются буржуазными учеными? Неудовлетворенность действительностью может быть обусловлена не только ее собственной противоречивостью, но и нереалистичностью, утопичностью идеала, в свете которого она оценивается.

Двое влюбленных из рассказа Альберте Моравиа "Игра" пытались, объявив войну "избитым истинам", устранить из своего лексикона тривиальности и штампы. Но выяснилось, что без этих шаблонов они просто не могут общаться. Их политические суждения и оценки оказались заимствованными из газет и радио, а слова любви - из массовой литературы. Даже попытка самоубийства н та безнадежно банальна. Убедившись в этом, герои вынуждены отказаться от своей опасной игры: "Ничего не поделаешь: мы, бедняги, выросли на иллюстрированных журналах, комиксах, телевидении, радио, кино и дешевом чтиве. Так давай же признаем это со всей откровенностью, смиримся и - дело с концом!"

Явная "мораль" этого рассказа состоит в том, что дешевый массовый стандарт нивелирует личность, лишая ее средств индивидуального самовыражения. Но ведь найти оригинальный способ выражения наиболее массовых (и в этом смысле-банальных) человеческих переживаний ничуть не легче, чем сделать научное или художественное открытие. Оно и есть открытие! Большинство людей всегда пользуется при этом "готовыми" формулами, привнося в них, однако, неповторимо-индивидуальные интонации, "Протест" героев Моравиа говорит не столько об их обезличенности, сколько об их гипертрофированном чувстве собственной индивидуальности, которое не удовлетворяется готовыми экспрессивными формами и мучается их неадекватностью. Многие западные социологи подкрепляют тезис об оскудении дружбы ссылками на ускорение ритма жизни и постоянную нехватку времени. Американский публицист Олвин Тоффлер пишет в своей книге "Столкновение с будущим": "С приближением к супериндустриализму отношения людей друг с другом приобретают все более временный, непостоянный характер. Люди, так же как вещи и места, проходят через нашу жизнь, не задерживаясь, во все убыстряющемся темпе. Чаще всего мы вступаем с окружающими нас людьми в поверхностные, деловые отношения. Сознательно или нет, мы строим наши отношения с большинством людей на функциональной основе... В сущности, мы распространяем принцип "использовал-выбросил" на человека" . Это делает человеческие отношения все более эфемерными; по словам американского психолога К. Толла, "дальнейшее увеличение мобильности и развитие способности быстро завязывать, а затем так же быстро обрывать или низводить до уровня знакомства близкую дружбу приведут к тому, что в будущем каждый станет завязывать вместо немногих долголетних дружеских связей, как было в прошлом, множество более кратковременных дружб" .

Спору нет, городская жизнь действительно очень мобильна. Член патриархальной сельской общины, численность которой даже в XVII веке не превышала 300-500 человек, всю свою жизнь проводил в обществе одних и тех же людей и занимался одним и тем же делом. Современный горожанин, вероятно, за неделю общается с большим числом людей, чем его сельский предок за год, если не за всю жизнь. Да и в собственной его жизни многое меняется. А каждая перемена местожительства, школы, работы сколько их, таких перемен! - обрывает какие-то человеческие связи и побуждает заключать новые.

Но только ли в урбанизме и нехватке времени дело? Принцип "использовал-выбросил", который, по мнению Тоффлера, определяет взаимоотношения между людьми в современных США, это типично буржуазный принцип, а вовсе не принцип урбанизма вообще. В основе его лежит отношение к другому человеку как к вещи или средству для достижения собственных целей; то, насколько часто эти вещи заменяются, существа дела не меняет.

Морально-психологический климат общества, который определяет преобладающий в этом обществе тип межличностных отношений, сам зависит от общественного строя, Мы видели уже, что противопоставление экспрессивных ценностей человеческого общения инструментальным возникает лишь на определенном этапе исторического развития как один из симптомов отчуждения человека от своей собственной деятельности. Капиталистическая конкуренция доводит этот конфликт до крайних пределов. Социалистическое общество, основанное на принципе "человек человеку друг, товарищ и брат", напротив, создает объективные предпосылки для его преодоления. Не путем возвращения к исторически изжившим себя формам общинной жизни, основанным на слабом развитии человеческой индивидуальности. Мечта о такой общинности-не более чем реакционная утопия.

Сложная и многогранная человеческая личность не может обойтись без дифференцированного избирательно-личного общения. Реальная задача, поставленная XXIV съездом КПСС, состоит в том, чтобы "создать такую моральную атмосферу в нашем обществе, которая способствовала бы утверждению во всех звеньях общественной жизни, в труде и в быту уважительного и заботливого отношения к человеку, честности, требовательности к себе и к другим, доверия, сочетающегося со строгой ответственностью, духа настоящего товарищества" .

Широкие товарищеские отношения не заменяют индивидуальной дружбы, но они облегчают ее формирование. Шестеро рабочих, снятых в документальном фильме "Бригада" (сценарий М. Серебренникова, режиссер Н. Воронин), получившем в прошлом году две почетные награды, вовсе не закадычные друзья. Это очень разные люди и по возрасту, и по образованию, и по кругу интересов. Их связывает в основном работа. Но вот им предлагают в интересах повышения производительности труда выполнять вчетвером работу, которую до сих пор делали шестеро. Каждый из оставшихся будет, соответственно, больше зарабатывать, а двое "лишних" перейдут в другой цех. Казалось бы, о чем думать? Но совместный труд сплотил этих людей, сделал из них коллектив, в котором нет "лишних". Поэтому предложение директора, при всей его рациональности, превращается для каждого из них в сложную моральную проблему.

Это, конечно, только частный случай. Но в нем как в капле воды просвечивает гуманная сущность социализма - каждый человек в любой ситуации может рассчитывать на помощь своих товарищей. Именно это позволяет нам говорить о дружбе не только между отдельными людьми, но и между народами нашей страны, основными классами социалистического общества, дружбе между социалистическими государствами. Но дружба - не только социальное, а также и психологическое явление. Каковы же психологические законы дружбы как специфической формы межличностного общения?

АНАТОМИЯ ЧУВСТВА

Человека влечет к человеку потребность в сопереживании..

В. А. Сухомлинский.

Тому, кто мечтает о всеобъемлющей "научной формуле" дружбы, лучше сразу же последовать совету, который дала когда-то Руссо венецианская куртизанка: "Оставь женщин и занимайся математикой!" Но человеку с более скромными претензиями психология может кое-что дать.

Как ни индивидуальны дружеские чувства, доказано, что психологическая близость обычно возникает на основе других, более элементарных форм общности. Существенной объективной предпосылкой дружбы является, например, пространственная близость, облегчающая регулярное общение. Хотя в городской среде значение соседних отношений как таковых снижается (только пятая часть жителей крупных городов, обследованных московскими социологами Л, А. Гордоном и Э. В. Клоповым, познакомилась со своими друзьями благодаря тому, что они жили на одной улице или в одном дворе), перемена местожительства, своего или друга, остается наиболее весомой причиной ослабления или прекращения дружеских контактов. Не то чтобы буквально "с глаз долой - из сердца вон", но все-таки поддерживать дружбу на расстоянии куда как непросто.

Еще важнее - совместная деятельность и принадлежность к одному и тому же коллективу. Свыше половины друзей опрошенных социологами таганрогских рабочих - это их товарищи по работе. При всей избирательности нашей дружбы, чаще всего мы сближаемся с теми людьми, с которыми нас уже связывает значимая совместная деятельность, общие интересы и чувство групповой солидарности.

Впрочем, это не снимает сложности этого выбора, мотивы которого далеко не всегда осознанны.

Уже в античности шел спор, ищет ли человек в друге свое подобие или свое дополнение. По здравому смыслу эти предположения одинаково вероятны. Однако современные психологи заметили, что сам вопрос требует уточнения.

Во-первых, о каких именно сходствах идет речь: об общности ли социального положения, профессии, образования и других объективных признаков, или об общности ценностных ориентаций и взглядов, или о сходстве характеров, темперамента, черт личности?

Во-вторых, какова степень предполагаемого сходства: стремятся ли друзья к полному тождеству или довольствуются относительной близостью?

В-третьих, каково значение данного качества для личности? Человек, активно вовлеченный в политику, едва ли сможет дружить с политическим противником, аполитичному же это не так важно.

В-четвертых, каков объем, диапазон этих сходств; они могут ограничиваться чем-то одним, а могут охватывать целый ряд областей и качеств,

Социально-психологические исследования показывают, что в своих осознанных требованиях к друзьям люди ориентируются на сходство значительно чаще, чем на "дополнение". Подавляющее большинство предпочитает дружить с людьми своего собственного возраста, пола, социального положения, образования и т. д. Почти столь же желательны совпадение или по крайней мере близость основных ценностных ориентаций, интересов и черт характера.

Фактически все обстоит сложнее. В объективных социальных характеристиках (пол, возраст, социальное положение, образовательный уровень) однородность действительно преобладает, люди чаще дружат с представителями своего собственного "круга". Значительная, хотя и меньшая, степень сходства наблюдается в установках, убеждениях и ценностных ориентациях. Хотя здесь нет полного совпадения, друзья, как правило, придерживаются более или менее одинаковых взглядов по наиболее важным для них вопросам. Значительно меньше совпадений в личных качествах друзей, в оценке которых довольно много субъективного. Люди, которых мы предпочитаем, кажутся нам, как правило, более похожими на нас самих, чем те, кто нам не нравится. Оказывая предпочтение другому человеку, выбирая его партнером в игре, спутником по путешествию и т.п., мы невольно ожидаем, что и он, в свою очередь, выберет нас. От антипатичного человека, напротив, мы ждем "отрицательного" выбора. По данным социологических исследований, взаимности ждут по крайней мере две трети испытуемых, фактическое же число таких совпадений не превышает половины.

Разрабатывая теоретические модели дружбы, социальные психологи вынуждены учитывать целый ряд качественно разнородных факторов, включая психологический баланс общения (личный контакт будет поддерживаться только в том случае, если удовлетворение, извлекаемое его участниками, будет весомее связанных с ним трудностей), объективную частоту и легкость контактов, степень сходства личностных свойств друзей при одновременной взаимодополнительности их психологических потребностей, меру психологической интенсивности (глубины) коммуникации и т. д.

Западногерманский социолог Ганс Винольд попытался недавно свести эмпирически установленные закономерности "парных отношений" к некоторой системе "теорем", Одни из них описывают общение как процесс обмена информацией: "Чем больше и плотнее масса информации, которой обладает один индивид о другом, тем точнее будут его суждения об этом человеке"; "Чем более похожи установочные структуры двух лиц, тем меньше информации требуется им для точной взаимной оценки и тем быстрее, при равном числе контактов, они смогут правильно оценить друг друга"; "Чем чаще контактируют и чем большей информацией о себе обмениваются два человека, тем более независимы от сходства установок будут их взаимная привязанность и точность оценок". Другие теоремы соизмеряют силу привязанности с частотой контактов: "Чем легче взаимная (пространственная и социальная) достижимость двух лиц, тем менее вероятно прекращение контакта между ними". Третья группа теорем связывает тесноту общения со свойствами самосознания: "Чем больше самооценка индивида укрепляется и повышается в результате его общения с другим, тем сильнее будет его тяготение к этому другому"; "Чем чаще два человека взаимодействуют друг с другом и чем выше их взаимная привязанность, тем согласованнее будут межличностные представления обоих" и т.д.

К сожалению, в этих формулах почти не находит отражения самый сложный аспект проблемы общения - способы передачи эмоциональной информации. Мы даже не знаем, в каких единицах можно выразить эту информацию. Между тем в дружбе эмоционально- -экспрессивные ценности занимают поистине центральное место.

Чтобы проверить утверждения некоторых западных ученых (Г. Вурцбахера и других) относительно снижения эмоциональной притягательности и глубины юношеской дружбы, мы провели (совместно с В. А. Лосенковым, А. В. Мудриком и группой студентов-психологов) специальное социально-психологическое исследование, объектом которого были дружеские отношения и соответствующие ценностные ориентации более чем полутора тысяч старшеклассников и студентов.

Разумеется, сегодняшние советские юноши и девушки не изъясняются со своими друзьями возвышенным стилем юного Шиллера и не льют потоки слез при встречах и расставаниях, как герои знаменитого некогда романа Рихтера "Зибенкэз". Поскольку они с детства живут среди сверстников, им легче находить себе друзей, и сама грань между дружбой и товариществом у них, возможно, менее резка, чем у романтиков. Но это не снижает эмоциональной значимости дружбы и предъявляемых к ней требований.

В юношеских определениях дружбы (мы просили испытуемых дописать несколько неоконченных предложений типа "друг - это тот, кто...", "с другом я часто...") на первом месте стоит мотив взаимопомощи и верности, а на втором - мотив внутренней близости ("кто меня понимает", "кто меня любит" и т, п.), причем с возрастом значение этого второго мотива возрастает. Разграничивая дружбу и приятельские отношения, молодые люди подчеркивают опять-таки большую глубину, доверительность, интимность дружбы. Как уровень требований к дружбе, так и ее фактическая избирательность от седьмого класса к десятому заметно возрастают.

"Растворения" интимной дружбы в больших приятельских компаниях также не наблюдается. Только каждый седьмой из опрошенных ленинградских юношей-девятиклассников и одна из четырнадцати девушек сказали, что имеют четверых и более друзей. Почти четверть юношей и треть девушек имеют только по одному другу. Лишь немногих из них связывает с друзьями какая-то общая предметная деятельность - любительские занятия, спорт и т. п. Для большинства дружба - исключительно коммуникативное отношение, причем молодые люди уверены, что друзья понимают их значительно лучше, чем родители, и сами они гораздо откровеннее с друзьями, чем со всеми остальными людьми.

Но что значит это "понимание"?

В любом развитом языке имеется ряд понятий, обозначающих различные оттенки душевной близости, общности, совместности переживаний и чувств - сопереживание, сочувствие, сострадание. Все эти слова описывают процесс, в ходе которого человек не просто "расшифровывает" состояние другого, но как бы эмоционально настраивается на его волну, идентифицируется с другим, становится на его точку зрения и воспроизводит его переживания в себе.

Простейшая форма эмоциональной близости - так называемое "психическое заражение", когда человек просто поддается чужому настроению: смеется, если смеются другие (даже не зная причины смеха), испытывает возбуждение, находясь в возбужденной толпе, и т, п. Общность эмоциональной реакции вызывается в этом случае внешними, ситуативными влияниями, она отнюдь не предполагает осознанной внутренней близости людей друг к другу.

Значительно сложнее и многограннее близость, вытекающая из непосредственной общности значимых переживаний. Кому не знакомо чувство разделенной радости, охватывающее людей, совместно преодолевших какие-то трудности, или чувство общей скорби у гроба близкого человека? Ощущение взаимной психологической близости здесь-уже не результат внешнего "заражения", а следствие одинаковости и совместности переживаний. Но совместность непосредственного переживания обычно скоротечна и нерефлексированна, в нем еще нет взаимного соотнесения чувств и мыслей, на основе которого возникает чувство полного душевного слияния с другим, о каком Монтень писал, имея в виду свою дружбу с Ла Боэси: "...В нас не осталось ничего, что было бы достоянием только одного или только другого, ничего, что было бы только его или только моим" ,

Это ощущение тотального слияния очень часто обманчиво, и за ним скрываются противоположно направленные стремления. С одной стороны, личность стремится как бы ассимилировать другого, растворить его в собственном "я", бессознательно уподобляет другого себе, наделяя его своими собственными свойствами или же свойствами, в которых она нуждается. С другой стороны, потребность в психологической близости порождает желание без остатка раствориться в другом "я", стать двойником, тенью или частью другого. Это единство противоположностей (причем у разных индивидов преобладает та или другая его сторона) раньше всего было осознано в философии любви, "истинную сущность" которой Гегель усматривал "в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом я и, однако, в этом же исчезновении и забвении впервые обрести самого себя и обладать самим собою" .

Но одно дело - любовный экстаз, другое дело - длительная дружба. Подлинное сопереживание, симпатия, отличается от иллюзорных проекций и идентификаций, игнорирующих особенности личности другого, именно тем, что в основе его лежит не* простое эмоциональное самоотождествление с другим, а способность стать на его место, принять на себя роль другого, разделить его чувства и переживания, не утрачивая при этом ощущения индивидуальности каждого и связанной с этим психологической дистанции. Именно это ощущение близости, но нетождественности переживаний (alter ego - это другое, а не просто второе "я") делает дружеское общение столь желанным и ценным.

Каковы же истоки этой потребности? Вопрос этот чрезвычайно сложен. По теории Фрейда, единственной реальной основой всех наших эмоциональных привязанностей, включая и такие "несексуальные" чувства, как любовь к самому себе, родительская и сыновняя любовь, дружба и даже увлечение вещами и идеями, является половое влечение, либидо. Только в одних случаях оно прямо идет к своей конечной цели, половой близости, а в других - "отвлекается" от нее или не может ее достичь. Однако именно жажда близости и самопожертвования позволяет распознать подлинную природу всех этих чувств.

Какие факты говорят в пользу этой точки зрения? Фрейд уловил единство аффективной жизни человека, одним из важнейших элементов которой является сексуальность.

Идеалы глубокой дружбы и романтической любви не случайно исторически развивались параллельно и взаимосвязанно. Эта взаимосвязь наблюдается и в становлении аффективного мира отдельной личности. Доказано, например, что подавленность, бедность эмоциональных реакций человека ограничивает глубину, интимность его общения с другими людьми и в сексуальной сфере и вне ее, что высокая степень невротизма делает неустойчивыми все виды личных привязанностей, и т. д. Достоверно установлена зависимость между отношением личности к самой себе и ее отношением к другим людям. Человек с более устойчивым образом "я" и более высоким самоуважением имеет больше шансов на глубокую и устойчивую дружбу, чем тот, кто "не принимает" самого себя. Недавние экспериментальные исследования (Дейли, Ваврик и Джурич) показали, что эта зависимость распространяется и на любовные отношения: мужчина с низким самоуважением (это нередко не осознается) гораздо чаще воспринимает женщину стереотипно, только как сексуальный объект, чем мужчина с высоким самоуважением.

Но констатация взаимозависимости - это еще не установление причинной связи. Исходя из примата либидо, Фрейд объявил все неполовые привязанности иллюзорными, а их развитие у личности поставил в обратную зависимость к развитию собственно полового чувства: чем свободнее выражается половой инстинкт, тем меньше у человека нужда в других привязанностях, которые суть лишь "превращенные формы", "сублимации" или "отклонения" того же самого либидо. Эта точка зрения крайне одностороння. Если верно, что психосексуальные трудности личности влияют на ее взаимоотношения с другими людьми, то верно и обратное: общие коммуникативные свойства (например, застенчивость или уверенность в себе), складывающиеся под влиянием общения с родителями, сверстниками и т. д" в значительной мере предопределяют характер любовных увлечений личности.

Четко разграничить любовные и дружеские переживания не всегда легко, особенно в ранней юности. Еще Герцен обращал внимание на психологическое сходство юношеской дружбы с первой любовью: "Я не знаю, почему дают какой-то монополь воспоминаниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы. Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она - страстная дружба. С своей стороны, дружба между юношами имеет всю горячность любви и весь ее характер: та же застенчивая боязнь касаться словом своих чувств, то же недоверие к себе, безусловная преданность, та же мучительная тоска разлуки и то же ревнивое желание исключительности" .

Однако из этого не вытекает принципиальной тождественности этих чувств. Глубокая задушевная дружба прекрасно сочетается у подростков и юношей с любовными увлечениями, обсуждение которых даже составляет одну из главных тем дружеского общения в этом возрасте. К тому же разные виды привязанностей имеют неодинаковое значение для разных людей или на разных этапах жизни одного и того же человека.

Еще важнее соображения более общего, так сказать, "биолого-эволюционного" порядка. Если бы теория Фрейда относительно "сексуального" происхождения всех аффективных привязанностей была верна, она должна быть применима и к животным. И поскольку животным нет необходимости "подавлять" или "сублимировать" свои инстинкты, их аффективные привязанности друг к другу были бы открыто сексуальными (по крайней мере, в определенные периоды). Но хотя зоопсихологи засвидетельствовали множество случаев прочной и высокоэмоциональной индивидуальной привязанности между животными, иногда даже разных видов, эта "дружба" лишена сексуальной подоплеки. "Альтруизм" и тяготение к эмоциональной близости с другим живым существом представляют собой, по-видимому, не "расширение" или "отклонение" полового инстинкта, а выражение другой, не менее глубокой самостоятельной инстинктивной потребности. Недаром в любой классификации "базовых" потребностей или влечений находится место для потребности в "эмоциональном контакте", "принадлежности" и "любви", "аффилиации" и т. п. Эта потребность, унаследованная человеком от его животных предков, и составляет, вероятно, инстинктивно-биологический фундамент его общительности, которая, однако, развивается у ребенка не "изнутри", а в процессе и под влиянием его реального общения с окружающими людьми.

Поэтому, хотя половое влечение и влияет на характер прочих человеческих привязанностей, оно не является их единственной аффективной основой, и даже его собственные конкретные проявления формируются под влиянием социальных условий и межличностных отношений. И, следовательно, прав был А. С. Макаренко, когда он писал, что человеческая любовь "не может быть выращена просто из недр простого зоологического полового влечения. Силы "любовной" любви могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту я жену, если он не любил своих родителей, товарищей, друзей, И чем шире область этой неполовой любви, тем благороднее будет и любовь половая" .

Хотя дружба, как видно уже из этимологии этого слова, близка, с одной стороны, к товариществу, а с другой - к любви, она имеет свои собственные психологические функции, зависящие от возраста и типа личности.

По справедливому замечанию В. А. Сухомлинского, "потребность в человеке рождается с желанием найти для себя в другом человеке источник радости, отдавая что-то свое" . Эта потребность и сопутствующая ей способность к сопереживанию формируется у ребенка далеко не сразу и предполагает длительное воспитание. Для младших детей главным источником информации и эмоционального тепла являются взрослые, прежде всего родители. Для дошкольников и младшего школьника друзья-сверстники - это главным образом товарищи по играм и учебе. Многие дети не разграничивают понятий "друг" и "товарищ". Ограниченность жизненного опыта ребенка и сравнительная недифференцированность его самосознания лимитирует и его способность к пониманию другого.

Потребность в alter ego, интерес к внутреннему миру, своему и чужому, появляется только у подростков. Т. В. Драгунова, давая детям прочитать "Детство" и "Отрочество" Л, Н, Толстого, просила отмечать на полях места, которые произвели на них наибольшее впечатление. Затем эти ремарки обсуждались, причем учитывалось, дочитана ли книга до конца, что запомнилось из прочитанного, на что обратили особое внимание, что выпустили при чтении. Одиннадцатилетние дети, как правило, вообще не замечали и не запоминали мест в повести Толстого, в которых раскрывается отношение Николеньки к самому себе. Завязать с ними беседу об отношении Николеньки к себе было невозможно - они либо плохо понимали, о чем идет речь, либо начинали скучать. У двенадцатилетних картина меняется. Внутренний мир Николеньки, его нравственные качества становятся предметом живого обсуждения. Подростки фиксируют уже не только внешние контуры поступков, но пытаются отыскать их мотивы, становятся судьями Николеньки и сами, без наводящих вопросов, начинают сопоставлять его поведение со своим собственным.

Бурный и трудный рост самосознания пробуждает у подростков и юношей жажду не просто общения, но глубокой задушевной дружбы. К этому времени подросток имеет уже богатый опыт личного общения и эмоциональных привязанностей. Но детское товарищество недостаточно устойчиво и рефлексировано, а любовь ребенка к родителям всегда содержит момент зависимости. Подросток при всем желании не может в полной мере поставить себя на место родителей хотя бы в силу возрастной разницы. Между тем, как тонко заметил Сент-Экзюпери, "приручить" кого-то значит не только прочувствовать единственность и неповторимость другого, но и принять на себя ответственность за него. Именно это и происходит в юношеской дружбе, которая в известном смысле предвосхищает и во многом предопределяет характер всех позднейших привязанностей личности. Однако конкретный тип дружбы зависит не только и не столько от возраста как такового, сколько от индивидуальных особенностей человека. Главная трудность для построения дифференциально-психологической теории дружбы, теории, которая могла бы объяснить ее индивидуальные различия, состоит в том, что важнейшие качества, от которых зависит дружба,- степень общительности, легкость, с которой человек завязывает контакты с окружающими, степень устойчивости этих контактов и привязанностей и, наконец, степень их глубины, интимности,- невыводимы одно из другого. Например, молодые шизофреники в начальной стадии болезни практически не отличаются от здоровых людей того же возраста по уровню общительности, однако общение шизофреников лишено интимности, они чаще выражают неудовлетворенность дружбой, испытывают чувство одиночества и т. д. (Д, Крейзман).

Поэтому экспериментальная психология пока что ограничивается частными сопоставлениями, Так, сопоставление дружеских отношений личности и ее характерологических особенностей выявило, что степень интимности дружбы во многом зависит от таких черт, как импульсивность (Д. Кипнис). Импульсивные люди сообщают друзьям более интимную информацию о себе и вообще интенсивнее общаются с ними. А смелое самораскрытие в большинстве случаев вызывает ответную откровенность (это не просто житейское наблюдение, а вывод экспериментального исследования В. Савицкого).

Важный фактор психологии общения - уверенность в себе и самоуважение. У людей с пониженным самоуважением мнения о собственном "я" обычно менее устойчивы, они чаще пытаются "закрыться" от окружающих, представляя им какое-то ложное лицо или маску. Это, в свою очередь, усиливает внутреннюю напряженность, тревожность, склонность к психической изоляции. Чем ниже уровень самоуважения человека, тем более вероятно, что он страдает от одиночества, В большой группе молодежи, обследованной американским психологом М. Розенбергом, только треть юношей с низким самоуважением сказали, что они не одиноки. Среди юношей с высоким самоуважением не страдает от одиночества только один человек из двенадцати. Люди с высоким самоуважением и устойчивым образом собственного "я" склонны более положительно воспринимать и оценивать других, чем те, кто чувствует себя в чем-то неполноценным, Это облегчает им не только дружеское общение, но и ухаживание, вступление в брак (Р. Клемер).

Наиболее общей психологической детерминантой общительности является, по-видимому, присущая индивиду степень интро- или экстраверсии. "Интроверт" значит буквально "обращенный внутрь", а "экстраверт" - "обращенный вовне". Интровертивный тип личности обычно характеризуется как более мягкий, замкнутый, субъективный, а экстравертивный - как более жесткий, общительный, деловой. По некоторым данным, эти различия обусловлены генетически, хотя, конечно, нельзя отрицать влияния среды и воспитания. Экстраверты имеют, в общем, более широкий круг общения и легче сходятся с людьми. Интроверты же тяготеют к более замкнутым, интимным формам общения, приближающимся к романтическому образцу.

Эти представления отражаются и в обыденном сознании, В одном психологическом эксперименте группе студентов предложили охарактеризовать человека, который им больше нравится, с которым им было бы приятно провести вечер или которого они выбрали бы своим вожаком. Во всех этих случаях явное предпочтение было отдано экстравертивному типу (так отвечали даже интроверты). Но когда речь зашла о выборе "надежного друга", положение изменилось: интроверты решительно предпочли интроверта же, а мнения студентов-экстравертов разделились.

Насколько можно судить по дошедшим до нас биографическим данным, переписке, интимным дневникам и тому подобным источникам, художники и философы, особенно горячо защищавшие идеал глубокой, высокоиндивидуализированной дружбы, в большинстве случаев сами принадлежали к интровертивному типу личности. Кажется весьма вероятным, что, хотя разные исторические эпохи выдвигают в качестве идеала разные типы дружбы, за противопоставлением сравнительно экстенсивных групповых отношений более интимной и исключительной парной дружбе стоят фундаментальные и неустранимые психологические различия двух типов личности. Это делает спор о том, какой тип дружбы "истинный", психологически бессмысленным.

Однако большинство людей принадлежит, естественно, не к "чистым", а к "смешанным" типам личности. Кроме того, сами понятия интро- и экстраверсии очень многозначны и многомерны, что сильно затрудняет "измерение" этих качеств.

То, что личность испытывает потребность в дружбе определенного типа, вовсе не означает, что она на самом деле способна поддерживать такие отношения. Непреодолимое, страстное желание самораскрытия и слияния с другом ("У меня всегда была потребность выговаривания и бешенство на эту потребность" , - писал Белинский ) нередко обусловлено именно внутренней скованностью личности, затрудняющей ей эмоциональные контакты. Человек рвется к тому, к чему он менее всего способен.

"Как могло случиться, что, имея душу от природы чувствительную, для которой жить--значило любить, я не мог... найти себе друга, всецело мне преданного, настоящего друга,-я, который чувствовал себя до такой степени созданным для дружбы",спрашивал себя Руссо. Но уже сама повышенная эмоциональность всех привязанностей философа, истоки которой ясны каждому, прочитавшему "Исповедь", делала их напряженными и хрупкими. Как бы хорошо ни относились к нему окружающие - а у Руссо было много искренних доброжелателей,- отношения с ними для него - только суррогаты воображаемой "подлинной" близости. "Не имея возможности насладиться во всей полноте необходимым тесным душевным общением, я искал ему замены, которая, не заполняя пустоту, позволила бы мне меньше ее чувствовать. За неимением друга, который был бы всецело моим другом, я нуждался в друзьях, чья порывистость преодолела бы мою инертность" . Неудовлетворенные желания создают напряженность, подозрительность, частые ссоры. Руссо всегда и везде чувствует себя одиноким. Гипертрофия экспрессивной потребности при невозможности ее удовлетворения оборачивается "некоммуникабельностью".

Повышенная чувствительность, внутренняя напряженность, ранимость, склонность к уходу в себя и другие свойства "романтической личности" дают основания некоторым исследователям рассматривать "романтический синдром" как простое проявление невротизма. Но качества, затрудняющие социально-психологическую адаптацию личности, нередко стимулируют ее к каким-то другим формам самореализации, например к художественному творчеству. Человеческая культура многим обязана "неудачникам". Это факт, что Руссо, который отдавал собственных детей в воспитательный дом и даже не знал их местонахождения (хоть и жалел об этом), своим трактатом о воспитании перевернул всю педагогику XVIII столетия, а толстый, некрасивый, терявшийся в обществе женщин Стендаль создал глубокую, не утратившую своего обаяния и сегодня философию любви.

Кроме того, нельзя делать общих выводов только из анализа "крайних" случаев. Когда в последние годы психологи занялись эмпирической проверкой теории, согласно которой "романтическая любовь" связана с эмоциональной неуравновешенностью личности, они не нашли для нее никакого подтверждения, И в самом деле, странно относить на долю невротизма все самые яркие и глубокие человеческие переживания.

Гораздо серьезнее вопрос о том, как губительно влияет на человеческое общение "овеществление" личности, сведение ее мотивационного ядра к инструментально-деловым соображениям.

Блестящее художественное воплощение этого социально-психологического типа - герой романа французского писателя Поля Виалара "И умереть некогда" Жильбер Ребель. Преуспевающий американский делец французского происхождения Ребель летит через Париж в Лион для заключения очередного выгодного контракта. В аэропорту Орли он получает две телеграммы. В одной из них жена извещает Ребеля, что уходит от него, так как не может больше выносить вечно спешащего, занятого мужа, для которого дела важнее любви. Другая телеграмма - сообщение, что деловая встреча в Лионе откладывается. В последний момент отказавшись от полета, Ребель уступает свой билет случайному попутчику, и на глазах у него самолет, на котором он должен был лететь, взрывается. Почти- в шоковом состоянии Ребель приезжает в Париж, останавливается в маленьком отеле, где жил когда-то в юности. Впервые за много лет ему некуда спешить, и жизнь снова обретает почти забытые краски. Ребель наслаждается вкусом пищи, замечает красоту природы, его начинают интересовать люди, в которых накануне он увидел бы только средства для достижения своих целей. И когда вечерняя газета сообщает о гибели при авиационной катастрофе миллионера Ребеля. Жильбер решает не воскресать, а начать новую жизнь под именем Гюстава Рабо. В самом деле, зачем ему все эти дела, деньги, успех, если они не позволяют ему наслаждаться простейшими благами жизни? Он едет на Лазурный берег, встречается с очаровательной девушкой, которой, как и ему, не нужны никакие материальные блага... Кажется, начинается идиллия. Но, увы, на жизнь нужны деньги. Сначала Ребель-Рабо начинает трудиться, только чтобы просуществовать. Но его деловая хватка сильнее его самого - его снова неудержимо тянет наверх. Ни просьбы жены, ни прошлый опыт не могут остановить его. Он сколачивает навое состояние и... гибнет в авиационной катастрофе, не успев даже осознать бессмысленность своей жизни,

Ребель-делец, непосредственная цель его стремлений - деньги. Но им движет не вульгарная алчность, а жажда достижения успеха, подтверждения собственной силы. Его можно представить себе человеком любой другой профессии, для которого дело важнее всего остального. Беда совсем не в том, что у него "разум" сильнее "чувства". Ребель-человек сильных эмоций. Просто удовлетворение, которое он получает от своих деловых предприятий, сильнее его привязанности к жене и кому бы то ни было другому. Он может порой страдать от этого, но стать иным не в состоянии. Счастье неутилитарного, дружеского общения ему недоступно.

Американские психологи Аткинсон, Мак-Клелланд и другие детально исследовали этот тип личности, у которой потребность в достижении подавляет все остальное, и прежде всего - способность к неутилитарному человеческому общению. Связь этого синдрома с законами капиталистического общества совершенно очевидна, недаром ярчайшие проявления его обнаружены у американских бизнесменов.

{Когда такому обследованию были подвергнуты не американцы, а японцы, оказалось, что сильная потребность в достижении сочетается у них с не Менее развитой потребностью в "аффилиации", чувстве принадлежности к какой-то человеческой группе; между ними нет антагонизма. Ученые объясняют это тем, что в Японии сохраняется прежняя структура семьи, культ домашнего очага, а также неиндивидуалистическим характером традиционной психологии японцев. Юного американца учат, что он должен обязательно опередить всех, юного японца - что он должен не отставать от других. ^Человек в Японии постоянно чувствует себя частью какой-то группы - то ли семьи, то ли общины, то ли фирмы. Он приучен подчиняться мнению этой группы и вести себя соответственно своему положению в ней" (В. Овчинников. Ветка сакуры. М. 1971, стр. 68). }

Но синдром этот-не только социальный, а и психологический, характерные для него установки и личностные особенности (в частности, обостренное чувство скорости времени) могут проявляться и в иной сфере. Сама по себе, безотносительно к ее буржуазно-индивидуалистической направленности, потребность в достижении не содержит в себе ничего плохого. Мало того, человек, у которого она вовсе не развита, выглядит социально неполноценным. Герой фильма О. Иоселиани "Жил певчий дрозд" молодой музыкант Гия мил и обаятелен, у него масса друзей и знакомых, все они любят его, и самому ему с ними приятно. Но у него нет определенной жизненной цели. Ни к чему не стремясь сам, он не может быть обязательным и по отношению к другим - опаздывает на работу, забывает данные обещания. Если Ребеля время как бы подстегивает, то мимо Гии оно просто плывет, оставляя лишь смутное ощущение потери и неудовлетворенности. Социалистический строй стремится к всестороннему развитию личности. Но гармоническое сочетание деятельного самоутверждения в труде на благо общества и разностороннего человеческого общения немыслимо без эмоциональной чуткости к людям, а это далеко не простое дело,

Недавно "Литературная газета" напечатала письмо женщины, муж которой, молодой инженер-конструктор, увлеченный своим делом и понукаемый властным директором, "доработался" до инфаркта и все-таки не хочет бросать свое КБ потому, что директор "давит" на своих подчиненных не административным окриком, а постановкой перед ними интересных задач, которые необходимо решать в жесткие сроки. Он выжимает из них все соки, зато работа дает им широчайшие возможности самоутверждения и роста. Можно-ли так делать? Нет, отвечает психолог В. Зинченко, никакая производственная необходимость не оправдывает работы на износ, тем более что имеются более рациональные способы достижения цели. Но разве можно сделать в науке, да и в любой другой отрасли творческого труда, что-либо значительное без максимального, нечеловеческого напряжения всех своих физических и духовных сил?- возражает ему известный ученый-атомник В. Емельянов. "Пожалуй, одно из самых замечательных свойств таких натур, как И. Ф. Тевосян, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, и многих других руководителей, с кем мне приходилось работать, заключалось в том, что все они не только сами "выжимали из себя все соки", но умели держать в большом творческом напряжении коллектив" . Да, это дорого обходилось и им самим я их близким. По признанию Емельянова, "многие жены в этих семьях заслужили имя страдалиц" . Но подвигов без жертв не бывает.

За спором о стиле руководства явно прослеживается столкновение разных типов личности. Одержимость, к которой призывает Емельянов, это не что иное, как потребность в достижении. Но по своему моральному содержанию и социальной направленности эта потребность коренным образом отличается от устремлений Ребеля. Прежде всего, она не эгоистична, в ней самой заложена забота о людях, о человечестве. А отсюда - и иное отношение к сотрудникам, к окружающим. Как пишет В. Емельянов, "Курчатов мог работать больным, не прекращая и в постели научной деятельности и руководства. Но он никогда не смог бы дать задание больному сотруднику, надломленному тяжелой работой..." .

Но вернемся к нашей непосредственной теме. Как сказывается на дружеских чувствах и отношениях переход от юности к зрелости? Многие авторы оценивают его довольно пессимистически. Взрослый человек, пишут американские психологи Э. Дауван и Д. Адельсон, утрачивает юношескую открытость, эмоциональную чуткость, поэтому дружба между взрослыми - часто лишь "совместное бегство от скуки, пакт против одиночества, с оговоркой против интимности" . Что стоит за подобными утверждениями, кроме возрастной ностальгии (впрочем, вполне естественной)?

Вопреки обыденным представлениям, что "разум" всегда подавляет "чувства", зоопсихологи считают, что как в фило-, так и в онтогенезе эмотивность (эмоциональная возбудимость, чувствительность) и интеллект развиваются не в антагонизме, а в связи друг с другом. С повышением уровня организации организма расширяется круг явлений, способных вызывать эмоциональное беспокойство, многообразнее становятся способы проявления эмоций, удлиняется продолжительность эмоциональных реакций, вызываемых кратковременным раздражением, и т. д. Это верно и в отношении человека. Эмоциональный мир взрослого сложнее и дифференцированнее, чем детский, взрослый точнее воспринимает и расшифровывает чужие переживания и т. д.

Но именно потому, что его мир сложнее, взрослый человек нуждается в защите против эмоциональных перегрузок. Если бы взрослый с его сложными, дифференцированными чувствами и широкой сферой значимых отношений реагировал на все раздражители столь же непосредственно, как ребенок, он неминуемо погиб бы от перевозбуждения и эмоциональной неустойчивости. Его спасают два вида психологической "защиты",

Во-первых, у него развиваются сложные психофизиологические механизмы внутреннего торможения, сознательного и бессознательного самоконтроля. Во-вторых, общество облегчает индивиду эмоциональные реакции, "задавая" более или менее единообразные правила поведения и "стандартизируя" многие типичные ситуации (гипотеза Хебба и Томпсона), Частое повторение и самой драматичной ситуации, делая ее привычной, снижает ее эмоциональное воздействие. Однако, становясь старше, человек не только приобретает, но и теряет. Общеизвестно, что восприимчивость, способность усваивать новую информацию, все равно - интеллектуальную или эмоциональную, у взрослого гораздо ниже, чем у ребенка. Как костяк, становясь прочнее, одновременно утрачивает свойственную ему на ранних стадиях развития организма гибкость, так и стандартизация эмоциональных реакций, чем бы она ни объяснялась, постепенно притупляет их живость и непосредственность. Сент-Экзюпери не случайно воплотил идею сопереживания и чуткости не во взрослом, а в образе "маленького принца",

Это сказывается и на человеческом общении. Хотя потребность в эмоциональном контакте у взрослого не ниже юношеской, способы ее удовлетворения меняются. Три обстоятельства особенно важны для понимания психологических отличий "взрослой" дружбы от юношеской: относительное завершение формирования самосознания, обогащение и расширение сферы деятельности и, наконец, появление новых интимных привязанностей.

Образ собственного "я", который у юноши еще только формируется, у взрослого человека уже имеет определенную устойчивую структуру. Жизненный опыт позволяет ему более реалистично оценивать себя, свои достижения и возможности. Его сознание более предметно, менее эгоцентрично, нежели юношеское. С уменьшением потребности в психологическом "зеркале" функция самопознания, столь важная в юношеской дружбе, отходит на задний план и дружба в значительной мере теряет свою "исповедность". Это придает дружбе взрослых привкус большей практичности, заземленности.

В ранней юности от друга ждут и требуют близости почти во всем. Отчасти в этом проявляется типичная для юности идеализация друга и дружбы, отчасти же это связано с вполне реальными обстоятельствами: устремленные в будущее юноши делятся друг с другом главным образом своими мечтами и жизненными планами: чем туманнее эти образы будущего, тем легче найти того, кто полностью их разделяет. Взрослый человек в гораздо большей степени живет своей реальной, практической жизнедеятельностью. Чем сложнее и многограннее человек, тем труднее найти другого, который был бы ему созвучен во всех отношениях. Мечта об alter ego бледнеет, и чаще с одним из друзей нас связывают общие интеллектуальные интересы, с другим - воспоминания молодости, с третьим - эстетические переживания,

Дружба и у взрослых остается исключительно важным и прежде всего - эмоционально-экспрессивным отношением, У юношей-старшеклассников мотив психологической близости с другом ("понимание"), хотя и усиливается с возрастом, все-таки уступает мотиву взаимопомощи и верности. У студентов он выходит на первое место. Опрошенные Л. Гордоном и Э. Клоповым рабочие и служащие-специалисты независимо от своего возраста и образования больше всего ценят в своих друзьях "душевные качества" - искренность, честность, отзывчивость, простоту. Однако эта дружба качественно отличается от юношеской. Юношеская дружба зарождается, когда у человека нет еще ни собственной семьи, ни профессии, ни любимой. Ее единственный "соперник" - любовь к родителям, но эти чувства лежат в разных плоскостях и к тому же отношения с родителями в ранней юности, как правило, осложняются. С появлением новых "взрослых" привязанностей, прежде всего любви, дружба неизбежно утрачивает это привилегированное положение. В отличие от юношеской дружбы, стремящейся к исключительности, взрослая дружба часто совмещается с другими социальными ролями, например семейными.

Бессмысленно спорить о сравнительных достоинствах взрослой и юношеской дружб. Не только каждому возрасту свое, но и сами возрастные переживания варьируются у разных людей. В зрелом возрасте труднее завязываются глубокие человеческие контакты и понятия "близкий друг" и "старый друг" все чаще сливаются в одно. Но старая дружба порой настолько обрастает скорлупой привычной обыденности, что не о чем становится говорить, и винно-гастрономический ритуал приема гостей, призванный облегчать человеческое общение, по существу, занимает его место. Безоглядная искренность, прорыв в какие-то глубинные сферы бытия, в котором нуждается человек, иногда легче рождается при встрече с посторонним, со случайным дорожным спутником, который ничего о нас не знает.

И все-таки зрелая дружба, проверенная временем и закаленная в жизненных бурях (недаром для людей, прошедших войну, так важна фронтовая дружба), имеет ни с чем не сравнимую ценность. Пусть мы подолгу не видимся со старыми друзьями, а встречаясь - говорим о пустяках. Душевное просветление и очищение в откровенной дружеской беседе не может быть частым или расписанным заранее, подобно телевизионной программе. Само сознание того, что такое общение возможно, мысль о том, что мог бы сказать друг, служит нам поддержкой и опорой, И когда кто-то из наших друзей уходит, вместе с ним безвозвратно уходит частица нашей собственной жизни. Но человек, проживший хорошую жизнь, не уходит полностью. Он продолжает жить в своих делах, в сердцах и памяти своих друзей.

Часть I
ЭМОЦИИ И ВОЛЯ

И.С. Кон. Дружба и возраст

Отрочество и Юность всегда считались привилегированным «возрастом дружбы». Юношеская дружба действительно качественно отличается и от детской, и от дружбы зрелых людей. Ранняя Юность означает рост самостоятельности, эмансипацию от родителей и переориентацию на сверстников. Кроме того, это период бурного роста самосознания и обусловленной этим потребности в интимности. Наконец, все чувства и отношения этого возраста отличаются исключительно яркой эмоциональной окрашенностью.

Исследованию подлежали прежде всего ценностные аспекты дружбы. Каков канон дружбы сегодняшних юношей и девушек? Считают ли они дружбу исключительным, интимным отношением, или, как полагают некоторые западные социологи, дружба растворяется в поверхностном приятельстве?

Считая, что одним из показателей уровня предъявляемых к дружбе требований служит суждение испытуемых о том, насколько часто встречается настоящая дружба среди их сверстников, мы включили этот вопрос в анкету. Анализ полученных ответов показывает, что представления современных юношей и девушек в этом отношении мало отличаются от взглядов их предшественников. От 45 до 72% опрошенных городских старшеклассников и студентов считают, что настоящая дружба встречается редко, и резких возрастных отличий здесь не наблюдается. Более заметны половые различия: в VII - IX классах девушки считают дружбу значительно более редкой, чем юноши, зато в старших возрастах разница не только уменьшается, но девушки настроены в этом отношении оптимистичнее, чем юноши (40% положительных ответов школьниц X класса и 41% студенток).

Однако уровень запросов еще ничего не говорит о содержательных, ценностных критериях дружбы. Значительно информативнее в этом плане то, как представляют себе современные молодые люди друг друга и отношения дружбы, какими чертами их наделяют, какие характеристики им дают в сравнении с просто приятельскими отношениями. От одной трети до двух третей опрошенных в зависимости от возраста подчеркивали близость и доверительность дружбы («друг знает о тебе все», «друг намного ближе приятеля», «с приятелем никогда не поделишься тем, что доверяешь другу»). Остальные отмечали большую прочность, устойчивость дружбы («друга выбирают на всю жизнь»), взаимопомощь и верность («приятель подведет, друг - никогда») и т.д. В определениях дружбы, не связанных заданными рамками сравнения, преобладают два мотива: требование взаимопомощи и верности и ожидание сочувствующего понимания со стороны друга. Характерно, что с возрастом мотив понимания заметно усиливается (у юношей - с 16% в 7-м классе до 40% в 10-м; у девушек - соответственно с 25 до 50%) и у девушек он вообще выражен сильнее. Эта частичная (поскольку оба мотива переплетаются и предполагают друг друга) переориентация с инструментальных ценностей (взаимопомощь) на экспрессивные (понимание), несомненно, связана с развитием самосознания.

Однако более тонкие и дифференцированные психологические запросы удовлетворить труднее. Не отсюда ли и рост сомнений в распространенности «настоящей дружбы»? Близость с теми, кого мы любим, очень редко кажется нам «достаточной».

Как же реализуются эти установки в реальном поведении? Если дружба и приятельство разграничиваются более или менее строго, то число друзей не должно быть особенно велико. Эта гипотеза подтвердилась в процессе исследования. Оказалось, чю среднее число друзей своего пола у юношей от 7-го класса к 10-му несколько уменьшается (у девушек такой тенденции нет), а число «приятелей», наоборот, растет. Это свидетельствует о растущей индивидуализации и избирательности дружбы. При этом у девушек во всех возрастах друзей своего пола меньше, а друзей противоположного пола больше, чем у юношей.

По сравнению со своими зарубежными сверстниками советские старшеклассники выглядят более благополучными в том смысле, что среди них меньше одиноких...

При выяснении соотношения внутриколлективных, классных, общешкольных и, так сказать, «внешних», выходящих за рамки школы, дружеских отношений оказалось, что соседство (по крайней мере в городских условиях) играет в установлении и поддержании дружбы значительно меньшую роль, чем совместная учеба. Внутриколлективные отношения также не исчерпывают круг дружеских привязанностей, особенно у старших школьников. Среди друзей своего пола у семиклассников одноклассники составляют 50%, а у десятиклассников - только 37%.

В ответах на вопрос о том, где состоялось знакомство с внешкольными друзьями, прежняя совместная учеба занимает второе место после совместного летнего отдыха. Вместе с тем принадлежность к одному и тому же учебному коллективу как ведущий фактор формирования дружеских привязанностей с возрастом теряет былое значение, дружеское общение все больше выходит за школьные стены.

Выяснить психологические функции дружбы с помощью простых вербальных методов (типа самоотчета) невозможно. Даже при полной искренности человеку трудно раскрыть содержание своего общения, темы бесед с друзьями и т.п. Многое забывается, кроме того, истинный смысл дружеского общения зачастую не осознается. Поэтому, спрашивая старшеклассников, как часто они обсуждают со своими друзьями те или иные темы и какие у них существуют общие виды деятельности, мы не питали иллюзий относительно психологической ценности полученных данных. Тем не менее эти сведения бросают некоторый свет на соотношение вербального общения и предметной деятельности.

В.А. Сухомлинский писал, что уже у 13-14-летних подростков основой дружбы чаще становятся духовные интересы и потребности, чем увлечение каким-то определенным видом труда. Полученные нами при опросе данные подтверждают это мнение.

Разумеется, дружеское общение всегда как-то объективировано. Не говоря уже о совместной учебе, порождающей много общих проблем и интересов, в общении старшеклассников с их друзьями важное место занимают общественная работа, совместный досуг, развлечения, спорт, а также различные любительские занятия и хобби. Но, видимо, не случайно от 20 до 40% опрошенных оставили вопрос о совместной деятельности с другом (речь шла именно о совместных занятиях и увлечениях) без ответа. Дружба ассоциируется главным образом с разговорами, спорами, обменом мнениями, что подтверждает ее коммуникативно-личностный характер.

Для понимания психологических функций дружбы очень важны ее возрастные рамки. Хотя в принципе люди предпочитают друзей собственного возраста, понятие «сверстник» относительно. В 40 - 50-летнем возрасте разница в 5-6 лет совсем невелика, а 2-3 года н вовсе незаметны. Иное дело - в ранней юности, когда происходит процесс формирования личности.

Пятнадцати-шестнадцатилетние юноши и девушки тянутся к старшим, жадно вслушиваются в их слова и всматриваются в их поведение. Дружба со взрослыми для них дорога и желанна. Потребность в эмоциональном контакте со старшим нередко прини­мает форму страстного увлечения, когда во взрослом видят живое воплощение идеала. Это случается не только с экзальтированными девушками.

Однако тяготение к сверстникам еще сильнее. Данные как зарубежных, так и наших собственных исследований свидетельствуют, что фактически среди друзей своего пола и у юношей, и у девушек преобладают сверстники.

А почему же так редки ориентации на младшего? Потребность в общении с младшими, желание руководить, делиться опытом, опекать отнюдь не редкость в юношеском возрасте. Более того, юноши, имеющие младших братьев или сестер, выше, чем остальные, оценивают себя по таким качествам, как смелость, доброта, ум, самостоятельность, а также ожидают более высоких оценок в этом отношении от своих родителей и друзей. Общение с младшими, позволяя юноше проявить свои положительные качества и почувствовать себя взрослым и значительным, благотворно влияет на его самоуважение.

Но как ни приятно юноше чувствовать себя сильным и нужным, этот тип отношений не вполне отвечает его представлениям о дружбе. Для ранней юности типична идеализация друзей и самой дружбы. По данным ряда экспериментальных исследований, представление о друге в этом возрасте стоит значительно ближе к нравственному и человеческому идеалу, нежели к его представлению о своем Я. Младший для этой роли не подходит. Дружба с младшим воспринимается скорее как дополнение дружбы со сверстниками, чем как ее альтернатива. У тех, кто дружит исключительно с младшими, такой выбор в большинстве случаев вынужденный. Это либо результат отставания в развитии, когда по характеру своих интересов и поведению юноша объективно ближе к младшим, чем к сверстникам, либо следствие каких-то психологических трудностей: застенчивости, боязни соревновательности, свойственной мальчишеским компаниям, несоответствия уровня притязаний и возможностей и т.п. Перенос эмоциональной привязанности на младших часто является известной психологической компенсацией.

Впрочем, равенство возраста как условие дружбы не следует преувеличивать. Именно разновозрастиость делает общение детей и подростков особенно полезным и с точки зрения ухода за малышами, и с точки зрения передачи какой-то специфической информации, включая навыки общения. Характерно, что почти все естественно возникающие детские и подростковые группы бывают разновозрастными (конечно, в определенном диапазоне).

Оценки, которые юноши и девушки дали тому, как их понимают окружающие люди, в целом оказались довольно высокими: почти во всех случаях они стоят ближе к положительному, чем к отрицательному полюсу. Подавляющее большинство опрошенных не чувствует себя непонятыми, эмоционально и духовно изолированными. Романтический образ юноши как одинокого Чайльд-Гарольда сегодня явно не является типичным (да и был ли он когда-нибудь таковым?). Тем не менее и у юношей и у девушек всех возрастов «ближайший друг» (как правило, сверстник своего пола) занимает ведущее положение. Уровень понимания со стороны матери, занимающей в этом отношении второе место, отца, любимого учителя и других взрослых оценивается ниже, причем с возрастом (особенно от 14 к 16 годам) эта оценка понижается, тогда как положение друга остается более или менее стабильным.

Еще яснее выражена эта тенденция по шкале доверительности. Резкое снижение доверительности с родителями опять-таки приходится на период от 14 до 16 лет, после чего положение стабилизируется. Отчетливо выступают также различия в оценке психологической близости с матерью и отцом. Характерно, что у девочек возрастное снижение доверительности общения с отцом отсутствует, так как уже в 14 лет она весьма низкая. По шкале легкости общения эти возрастные тенденции выражены менее определенно, но порядок рангов значимых лиц остается таким же. Одной из главных неосознаваемых функций юношеской дружбы является поддержание самоуважения личности.

При всей своей тяге к самостоятельности подростки и молодые люди остро нуждаются в жизненном опыте и помощи старших. Поэтому психологическую значимость родителей и сверстников надо выявлять, не просто сравнивая ее по степени, но и учитывая сферу деятельности.

Крымские старшеклассники, отвечая на вопросы анкеты, с кем они предпочли бы проводить свободное время, отвергли родителей в пользу компании сверстников. Зато советоваться в сложной житейской ситуации они предпочли в первую очередь с матерью; на втором месте у мальчиков оказался отец, у девочек - друг (подруга). Иначе говоря, с товарищами приятно развлекаться, с друзьями - говорить о своих переживаниях, но в трудную минуту лучше все-таки обратиться к маме. ..

Юношеская дружба выступает иногда как своеобразная форма «психотерапии», позволяя молодым людям выразить переполняющие их чувства и найти подтверждение того, что кто-то разделяет их сомнения, надежды и тревоги.

Слушая телефонный разговор двух подростков, взрослые нередко буквально выходят из себя от его бессодержательности, незначительности сообщаемой информации и не замечают, сколь важен этот «пустой» разговор для их сына, как тянет его к телефону, как меняется в зависимости от такого разговора его настроение. Разговор кажется пустым потому, что его содержание не логическое, а эмоциональное. И выражено оно не столько в словах и предложениях, сколько в характерных интонациях, акцентах, недоговоренности, недомолвках, которые подросток при воем желании не смог бы перевести в понятия, но которые доносят до его друга-собеседника тончайшие нюансы его настроений, оставаясь бессмысленными и непонятными для постороннего слушателя. В этом отношении подобный «пустой» разговор куда важнее и значительнее, чем «содержательная» светская беседа о высоких материях, блистающая умом и знаниями, но не затрагивающая личных, жизненных проблем собеседников и оставляющая у них з лучшем случае ощущение приятно проведенного вечера.

Но - оборотная сторона медали! - многозначность подобной коммуникации делает ее отчасти иллюзорной. Юношеская потребность в самораскрытии часто перевешивает интерес к раскрытию внутреннего мира другого, побуждая не столько выбирать друга, сколько придумывать его. Подлинная интимность, т.е. совмещение жизненных целей и перспектив друзей при сохранении индивидуальности и особенности каждого, возможна только на основе относительно стабильного «образа Я». Пока этого нет, подросток мечется между желанием полностью слиться с другим и страхом потерять себя в этом слиянии.

По меткому выражению американского психолога Э. Дауван, «юноша не выбирает дружбу, его буквально втягивает в нее». Нуждаясь в сильных эмоциональных привязанностях, молодые люди подчас не замечают реальных свойств их объекта. При всей их исключительности дружеские отношения в таких случаях обычно кратковременны.

Явление это в психологии пока глубоко не изучено. Представители различных теоретических ориентации объясняют его по-разному. Психоаналитики, например, объясняют неустойчивость юношеских увлечений тем, что они почти не связаны с реальными свойствами их объекта. Для подростка объект его увлечений выступает не как конкретное лицо (тем более не как личность), а неосознанно является лишь средством избавления от своей внутренней напряженности, хорошим или дурным примером, способом самоуспокоения или доказательства собственных способностей.

Социальная психология склонна объяснять это скорее сложностью процесса межличностного общения, социальной незрелостью и коммуникативной некомпетентностью партнеров. Дифференциальная психология придерживается точки зрения, что требования к другу и дружбе зависят не только и не столько от возраста, сколько от типа личности. В ранней юности, пока индивид еще не научился корректировать собственные реакции, такие особенности проявляются наиболее резко.

Каждое из этих объяснений в какой-то мере справедливо. Юношеская дружба ближе всего стоит к романтическому идеалу, но ей свойственны и все его издержки. Художественная литература раскрывает это ярче и глубже, чем экспериментальная психология. Вспомним «Юность » Л.Н. Толстого. Ее герою «невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности». . .

Сравнение коммуникативных свойств группы взрослых людей, которые были объектом многолетнего наблюдения, с тем, какими они были в 8 и 12 лет, показало, что эмоционально теплые и способные к интимной человеческой коммуникации мужчины имели в 8 лет тесную дружбу с другими мальчиками и среди их товарищей по играм были также девочки. Напротив, мужчины, которые «держат людей на расстоянии» и избегают тесных межличностных контактов, в детстве не умели устойчиво дружить с мальчиками и реже играли с девочками. У женщин эмоциональная теплота во взрослом состоянии также соотносится с коммуникабельностью, включая контакты с мальчиками в предподростковом возрасте.

Выявленная в этих исследованиях зависимость касается именно предподросткового возраста, а не юности. Если вспомнить, что как раз к 8-9 годам созревает способность к симпатическому дистрессу, это уже не кажется удивительным. Возможно, именно этот возраст является критическим для формирования данной способности . Интерес к Другу, желание понять его и проявление заботы о нем одновременно способствуют как осознанию собственной идентичности, так и выработке соответствующих коммуникативных свойств... Как идентичность, так и интимность - явления многомерные и многоуровневые. Можно предположить, что отдельные элементы и навыки интимной коммуникации складываются и реализуются так же разновременно и постепенно, как и элементы идентичности, и между ними существует обратная связь на каждом этапе развития личности. Степень самораскрытия личности в этом случае будет зависеть не только от уровня зрелости и устойчивости Я, но и от содержания коммуникации (какие именно свойства становящейся личности раскрываются в общении), а также от характера партнера по коммуникации. Когда младший подросток по секрету сообщает другу о своем решении бежать из дому на строительство БАМа, эта информация для него не менее интимна, чем для юноши сообщение о первой влюбленности. Человек не может ни осмыслить себя целиком, ни полностью раскрыться другому. Каждое «открытие Я» неизбежно остается частичным и так же, по частям, в процессе дружеского общения передается другому, причем сам акт такой коммуникации вследствие своей огромной личной значимости («я рассказал о себе, и меня поняли» или «я рассказал о себе, и меня осмеяли») обязательно рефлексируется и закрепляется в самосознании («мои переживания интересны и понятны другим, следовательно, я могу не стесняться их» или «я не похож на других, моя доля - одиночество»).

Мысль о стадиальности и частичности межличностной коммуникации важна и для понимания особенностей дружбы взрослых.

Согласно житейским представлениям, Юность - сплошной порыв, стремление , натиск, а взрослость - статичное состояние (само выражение «стать взрослым» как бы содержит оттенок окончательности), для которого характерны спокойствие, уверенность в себе и одновременно эмоциональное оскудение.

Возрастная ностальгия универсальна и естественна. Переживания юности, даже если вы хорошо помните ее горести и разочарования, всегда сохраняют неповторимое обаяние. Но тоска по утраченной молодости и желание начать жизнь сначала далеко не всегда говорят о реальном оскудении чувств, тем более что чувство собственного «остывания» навещает многих еще на школьной скамье. Пушкинский Ленский не единственный, кто «пел поблеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет».

Большую сдержанность и сухость дружбы взрослых людей нередко объясняют изменением соотношения разума и чувства , которое рисуется как антагонистическое. Однако, по данным сравнительной психологии, и в фило- и в онтогенезе эмоции и интеллект развиваются не в антагонизме друг с другом, а, скорее, параллельно. Чем выше уровень организации и развитости организма, тем выше его эмотивность. Это проявляется в расширении круга факторов, способных вызывать эмоциональное беспокойство, большем многообразии способов проявления эмоций, продолжительности эмоциональных реакций, вызываемых кратковременным раздражением, и т.д. чувства взрослого человека сложнее, тоньше, дифференцированнее, чем детские эмоции . Взрослый точнее, чем ребенок или юноша, воспринимает и расшифровывает чужие переживания. Однако его чувства лучше контролируются разумом. Иначе и быть не может. Если бы взрослый с его сложными, дифференцированными чувствами и широкой сферой значимых отношений реагировал на все с непосредственностью ребенка, он неминуемо погиб бы от перевозбуждения и эмоциональной неустойчивости. Его спасают два вида психологической защиты. Во-первых, у него развиваются сложные и эффективные психофизиологические механизмы внутреннего торможения, сознательного и бессознательного самоконтроля. Во-вторых, культура облегчает индивиду эмоциональные реакции, «задавая» более или менее единообразные правила поведения и стандартизируя многие типичные ситуации (гипотеза Д. Хебба и У. Томпсона).

Частое повторение даже самой драматической ситуации, делая ее привычной, снижает ее эмоциональное воздействие. Хирург не черствее представителей других профессий, тем не менее он не падает в обморок при виде крови, так как воспринимает ее в свете своих профессиональных установок. И дело не столько в силе эмоциональной реакции, сколько в ее направленности: вид крови возбуждает каждого человека, но хирурга это возбуждение стимулирует к активной профессиональной деятельности, а у кисейной барышни вызывает парализующий ужас.

Однако это имеет и свою оборотную сторону. Как костяк, становясь прочнее, утрачивает свойственную ему па ранних стадиях развития гибкость, так и стандартизация эмоциональных реакций, обеспечивая сохранение психической устойчивости, постепенно притупляет их живость и непосредственность. А. Сент-Экзюпери недаром художественно воплотил идею сочувствия и сопереживания не во взрослом, а в маленьком принце. Сдвиги в характере дружбы связаны не только с психофизиологическими, но также с социально-психологическими процессами.

Три момента особенно важны для понимания психологических отличий дружбы взрослых людей от юношеской дружбы:

1. относительное завершение формирования самосознания;
2. расширение и дифференциация сферы общения и деятельности;
3. появление новых интимных привязанностей.

Это не означает ослабления экспрессивного начала дружбы.

Содержание и структура дружеского общения у взрослых меняются. Терпимость к различиям - один из главных показателей уровня культуры и интеллектуального развития, Это проявляется и в сфере общения. Детская дружба может распасться из-за - пустяка. Юноши уже готовы мириться с частными недостатками своих друзей, но сама дружба все-таки понимается как нечто тотальное. Отчасти здесь проявляется типичная для юности идеализация друга и дружбы, отчасти же это связано с вполне реальными обстоятельствами. Устремленные в будущее, юноши делятся друг с другом прежде всего своими мечтами и жизненными планами. Чем определеннее зти образы будущего, тем легче найти человека, который полностью их разделяет.

Жизненный мир взрослого человека гораздо более сложен. Его деятельность, круг его общения и сфера интересов неизбежно расчленяются, специализируются. Чем сложнее и многограннее человек, тем труднее найти другого, который был бы ему созвучен во всех отношениях. Отсюда известная дифференциация дружеских отношений, когда с одним из друзей нас связывают общие интеллектуальные интересы, с другим - воспоминания молодости, с третьим - эстетические переживания. Каждое из таких отношений имеет свои границы, которые люди предпочитают не переходить. Однако это не мешает дружбе быть глубокой, искренней и устойчивой.

В юности дружба, как мы видели, занимает привилегированное, даже монопольное положение в системе межличностных отношений и привязанностей. Она складывается, когда у человека нет еще ни собственной семьи, ни профессии, ни любимой. Единственный «соперник» юношеской дружбы - любовь к родителям, но эти чувства лежат в разных плоскостях. С появлением новых, «взрослых» привязанностей дружба постепенно утрачивает свое привилегированное положение.

Особенно резко меняется структура дружеских отношений с вступлением в брак. Прежде всего встает вопрос: совместимы ли с семьей прежние друзья? Что же касается новых друзей, то они выбираются уже с учетом приемлемости для обоих супругов. Семейная дружба, дружба парами или домами, естественно, менее интимна, чем юношеская. Молодые супружеские пары первое время по инерции продолжают ориентироваться на внесемейное общение... Но постепенно удельный вес внесемейного общения снижается, и, что особенно важно, оно все теснее связывается с общением домашним. Люди чаще встречаются не в общественных местах, а дома. В числе их гостей (и тех, к кому они сами ходят в гости) ведущее место занимают родственники. Внесемейное общение (например, мужские компании, встречи в кафе или в пивном баре) становится периферийным.

С появлением детей значительная доля эмоциональной привязанности переносится на них. .. Если в начале юности дружба оттесняет родительское влияние, то теперь ей самой приходится потесниться, чтобы дать место новым привязанностям. Более экстенсивные, так сказать, «поисковые» формы общения сменяются более устойчивыми и замкнутыми.

Расставание с очарованием юношеской дружбы часто переживается болезненно. «...Лишь до семнадцати, восемнадцати лет мила, светла и бескорыстна юношеская дружба, а там охладеет тепло общего тесного гнезда, и каждый брат уже идет в свою сторону, покорный собственным влечениям и велению судьбы», - с грустью писал А.И. Куприн. Но не следует забывать об эгоцентричности молодости, которая часто побуждает юношу искать в таких отношениях не столько собеседника, сколько зеркало или двойника. Нравственно-психологический прогресс дружеского общения заключается именно в освобождении с возрастом от такой установки... Только после этого полностью вырисовывается нравственный смысл дружбы и скрепляющих ее мировоззренческих ценностей.

Поэтому, сравнивая взрослую дружбу с юношеской, надо говорить не столько об оскудении, сколько об усложнении чувств и о перемещении центра тяжести «привилегированных» сфер интимности. Ребенок получает максимум эмоционального тепла от общения с родителями. В ранней юности наиболее значимой сферой личного общения становится групповая или парная дружба. Затем на первое место выходит любовь. У взрослого круг личностно значимых отношений становится еще шире и, какое из них психологически доминирует, зависит от индивидуальных особенностей человека и его жизненной ситуации.

Таким образом, в развитии межличностных отношений есть свои стадиальные закономерности. Один вид эмоционального контакта подготавливает другой, более сложный, но может и препятствовать ему. Например, слишком теплые отношения в семье, дающие застенчивому подростку максимум психологического комфорта, иногда тормозят его вхождение в общество сверстников, где за положение н понимание надо еще бороться. Тесная юношеская дружба порой также создает конфликтные ситуации. Пример: судьба «последнего в компании», который настолько поглощен своими друзьями и совместной с ними деятельностью, что не ищет других привязанностей. Его друзья один за другим влюбляются, женятся, а тот, кто полнее всего идентифицировался с группой как целым, остается один. Он запоздал с переходом в следующую стадию.

Интимное дружеское общение во всех возрастах имеет высокую нравственно-психологическую ценность, наличие друзей считается одной из важнейших предпосылок психологического комфорта и удовлетворенности жизнью. Однако в старших возрастах новые дружбы завязываются труднее. Понятие «лучший друг» все теснее сливается с понятием «старый друг».

Противоречивы и сами каноны общения. С одной стороны, слышатся призывы к осторожности, сдержанности в словах: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». С другой стороны, своевременно не высказанные слова мертвым грузом оседают на душе. Как писал американский писатель Б. Маламуд об одном из своих персонажей, «ему было нечего сказать, потому что он не сказал этого, когда было его время говорить. То, чего ты не выскажешь, превращается в невысказанное. Закрытый дом полон запертых комнат».

Интенсивность и функции дружеского общения зависят и от цикла семейной жизни. Если с появлением семьи и особенно после рождения детей роль внесемейного общения снижается, то, когда дети вырастают и начинают жить собственной жизнью, старшее поколение ощущает эмоцнонально-коммуникативный вакуум. Отсюда активизация отношений со старыми и поиск новых друзей. Резко возрастает психологическое значение дружбы в случае вдовства, а также у одиноких людей.

Очень велика роль дружбы в старости. Люди, отошедшие от дел и потерявшие близких, не только нуждаются в помощи, но и испытывают острую потребность в общении, которая усугубляется физиологическими причинами. Найти собеседника старику не так-то просто. Члены семьи давно знают все его истории, молодым они часто неинтересны, а сами старики охотнее говорят, чем слушают. Этот общечеловеческий недостаток (умение слушать - один из редчайших талантов, тот, кто им владеет, всегда пользуется симпатией) обычно усиливается с возрастом.

Наличие друзей - один из главных факторов, от которых зависит удовлетворенность жизнью в старости. По некоторым данным, для мужчин пожилого возраста общение с друзьями важнее даже, чем с внуками, к которым они обычно очень привязаны. В старости значительно чаще, чем в молодости, встречается и смешанная, разнополая дружба.

Кон И.С. Дружба. М., 1980, с.164-195

Во все времена дружба имела высокую моральную и социальную ценность. В чем особенность и нравственный смысл этой формы человеческих привязанностей?

Отчего зависят глубина и прочность дружбы? Как исторически менялись ее идеалы и критерии? Чем отличается юношеская дружба от дружбы взрослых людей и как она соотносится с другими человеческими привязанностями?

С книгой «Дружба» также читают:

Предпросмотр книги «Дружба»

Кон И. С.
Дружба: Этико-психологический очерк

ВВЕДЕНИЕ. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ. 1
1. ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ 4
2. АНТИЧНАЯ ДРУЖБА: ИДЕАЛ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ 14
3. ОТ РЫЦАРСКОЙ ДРУЖБЫ К РОМАНТИЧЕСКОЙ 20
4. ОСКУДЕНИЕ ИЛИ УСЛОЖНЕНИЕ? 32
5. ПСИХОЛОГИЯ ДРУЖБЫ 39
6. У ИСТОКОВ ДЕТСКИХ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ 51
7. ЮНОСТЬ В ПОИСКАХ ДРУГА 57
8. ДРУЖБА ВЗРОСЛЫХ 66
9. ДРУЖБА ИЛИ ЛЮБОВЬ? 71
10. СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ДРУГ... 82
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 89

ВВЕДЕНИЕ. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ.

Истинное государство, истинный брак, истинная дружба нерушимы, но никакое государство, никакой брак, никакая дружба не соответствуют полностью своему понятию.
К. Маркс

Вряд ли найдется человек, который не задумывался бы о сущности дружбы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных диспутов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности,
но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые
улыбаются такой наивности. Однако их живо волнуют проблемы психологии
общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, способы укрепления соседских и дружеских связей и т. д.
Трудно назвать классика философии, который не писал бы о дружбе: Платон и Аристотель, Феофраст и Эпикур, Цицерон и Сенека, Августин и Дунс
Скотт, М. Монтень и Ф. Бэкон, К. Томазий и X. Вольф, А. Шефтсбери и Д.
Юм, П. Гольбах и К. Гельвеций, И. Кант и Г. В. Гегель, С. Кьеркегор и Л.
Фейербах, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский. Но дружба как предмет серьезного научного исследования сразу же вызывает скептическое отношение. После моего доклада на первом Всесоюзном
симпозиуме по проблемам общения (1970 г.), в котором предлагалась программа междисциплинарного изучения дружбы, кто-то прислал мне записку:
"Жалею, что Вы так рано отходите от настоящей науки". Несколько лет
спустя аналогичное отношение к проблеме выявилось в другой ситуации.
Студентам физического факультета Ленинградского университета сказали,
что они могут прослушать факультативный курс по психологии общения.
"О!"-обрадовались физики. "Речь пойдет о психологии дружбы",-уточнил
преподаватель. "А..."-разочарованно протянули студенты.
В чем же дело? Видимо, в том, что разговор о дружбе невольно ассоциируется в обыденном сознании с назидательными беседами, сдобренными двумя-тремя хрестоматийными примерами и предназначенными главным образом
для подростков. Но предмет и содержание науки изменяются в ходе истории.
Еще немецкий просветитель XVIII в. Георг Кристоф Лихтенберг заметил:
"Там, где прежде были границы науки, там теперь ее центр". Это как
нельзя более верно и относительно дружбы.
Сегодня одно из центральных мест в науке о человеке заняла проблема
общения. О ней пишут философы, социологи, психологи, этнографы, педагоги, психиатры и представители других научных дисциплин. Однако, как
справедливо подметил В. Л. Леви, "общение", о котором так много спорят,
не строгая аналитическая категория, а "слово-пакет, в которое можно завернуть радиопередачу... театр, младенческое "уа-уа", застолье, книгу,
случайный взгляд, анонимку, музыку, дипломатию, матерщину... Я не знаю,
что такое НЕ-общение". Одни авторы имеют в виду макросоциальные общественные отношения, другие - внутриколлективные взаимосвязи, третьи - взаимодействие индивидов вообще, четвертые - коммуникативные процессы, пятые - личные (или, как теперь принято называть, межличностные) отношения
и привязанности и т. д.
Чтобы преодолеть эту многозначность, некоторые ученые предлагают сузить объем категории "общение", выделив его субъектно-субъектную, индивидуально-личностную, "диалогическую" сущность, в отличие от более общих
и элементарных процессов взаимодействия, коммуникации, обмена информацией и т. п. Но если принять такое, на мой взгляд, обоснованное ограничение, то самой "чистой", идеальной формой общения окажется именно дружба,
которая вызывает к себе возвышенно-трепетное и одновременно скептическое
отношение как раз вследствие несовпадения должного и сущего.
Люди всех времен и пародов почитают дружбу величайшей социальной и
нравственной ценностью. "Если найдешь разумного друга, готового идти
вместе, праведно живущего, мудрого, превозмогающего все невзгоды,- иди с
ним, радостный и вдумчивый. Если не найдешь разумного друга, готового
идти вместе, праведно живущего, мудрого,- иди один, как царь, отказавшийся от завоеванного царства, или как слон в слоновом лесу",- учит
Дхаммапада, собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма
(III-1 вв. до н. э.).
Вместе с тем люди неизменно считают подлинную дружбу редкой и расцвет
ее, как правило, относят к прошлому. То и дело приходится слышать жалобы
на то, что интимная, глубокая дружба часто подменяется у современной молодежи поверхностными и экстенсивными приятельскими отношениями, что телефон заменяет личные контакты, а телевизор - живой обмен мнениями. Эти
рассуждения, подкрепленные ссылками на научно-техническую революцию, урбанизацию и рационализм современной жизни, кажутся довольно убедительными. Юрий Нагибин на страницах "Недели" пишет: "Меня недавно познакомили
с результатами социологического исследования, там обсуждались мои рассказы о детстве и юности, по принципу "книги читают нас". Так вот, старшеклассники завидуют нашей более чем полувековой дружбе и прямо признаются, сетуют, что у многих из них нет настоящей потребности друг в друге, поэтому бестрепетно одних спутников меняют на других. А после школы
- институт, там будет своя компания, на службе - своя. То неглубокое общение, которое связывает тебя с сегодняшними приятелями, легко завяжется
с любыми другими - зачем за кого-то держаться? Такие молодые, а уже одиноки..." Б
Но если современные ребята завидуют прочной дружбе своих дедов, значит, потребность в такой дружбе у них есть. Да и сетования на оскудение
дружеских отношений раздавались задолго до нашего времени, когда не было
еще ни телефона, ни телевизора, ни научно-технической революции, ни частых переездов с места на место.
Перелистаем страницы истории. Западногерманский социолог Ф. Тенбрук
относит расцвет высокоиндивидуализированной дружбы к периоду между 1750
и 1850 гг. Ныне, считает он, подобные отношения "теряют свою силу и
распространенность. В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно небольшую роль и уж, во всяком случае, персонализированные дружеские отношения составляют исключение". Однако романтики начала XIX в. тоже считали глубокую дружбу большой редкостью. По словам немецкого поэта Л. Тика,
все люди любят или, по крайней мере, думают, что любят, "по лишь очень
немногим дано быть друзьями в подлинном смысле слова" .
Склонность проецировать царство дружбы в прошлое наблюдалась и
раньше. В середине XVIII в. К. Гельвеций писал, что "во времена рыцарства, когда выбирали себе товарища по оружию, когда два рыцаря делили
славу и опасность, когда трусость одного могла стоить жизни и потери
чести другому", дружба, несомненно, была более избирательной и прочной.
Напротив, при "настоящей форме правления" (имелся в виду французский абсолютизм) "частные лица не связаны никаким общим интересом... И нет
больше дружбы; со словом "друг" уже не связывают тех представлений, которые связывали раньше..." В XVII в. о расчетливости и своекорыстии
дружбы писал Ф. Бэкон, в XVI в.- М. Монтень, по словам которого для возникновения настоящей дружбы "требуется совпадение стольких обстоятельств, что и то много, если судьба ниспосылает ее один раз в три столетия" .
Гуманисты эпохи Возрождения апеллировали к античным образцам дружбы.
Античные авторы в свою очередь ссылались на более древних героев. Древнегреческий поэт Феогнид (VI в. до н. э.), воспевая достоинства дружбы,
считал ее весьма несвойственной своим согражданам:

Милых товарищей много найдешь за питьем и едою.
Важное дело начнешь-где они? Нет никого!..

Кому мне открыться сегодня?
Братья бесчестны,
Друзья охладели...
Нет закадычных друзей,
С незнакомцами душу отводят!

Спрашивается, когда же было время "настоящей дружбы" и было ли оно
вообще? Как иронически замечает А. Шопенгауэр, "истинная дружба - одна
из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют" .
Трудности начинаются уже с определения самого понятия дружбы. Современные толковые словари и учебники этики определяют дружбу как близкие
отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов и т. д.
Какие же признаки отличают дружбу от прочих межличностных отношений и
привязанностей?
В отличие от деловых отношений, где один человек использует другого
как средство для достижения какой-то своей цели, дружба - отношение самоценное, само по себе являющееся благом; друзья помогают друг другу
бескорыстно: "не в службу, а в дружбу".
В отличие от близости, обусловленной кровным родством, или от товарищества, где люди связаны принадлежностью к одному и тому же коллективу,
узами групповой солидарности, дружба индивидуально-избирательна и основана на взаимной симпатии.
Наконец, в отличие от поверхностного приятельства, дружба - отношение
глубокое и интимное, предполагающее не только взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь. Недаром мы называем
друга своим ater ego ("другим Я").
Но обязателен ли этот канон для всех времен, народов и индивидов?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть дружбу сначала в
культурно-историческом плане - как менялись ее образцы и образы в истории человечества, а затем в психологическом - как варьируют дружеские
чувства и отношения у разных людей, в зависимости от их возраста, пола и
других особенностей. Именно так и построена данная книга.
Первое ее издание (1980 г.), которому предшествовал ряд специальных
публикаций, было с интересом встречено читателями и вышло также на латышском, венгерском, немецком, болгарском, словацком, итальянском, испанском, польском и молдавском языках. Настоящее издание существенно переработано и расширено. Наиболее радикальной переработке в свете новых
научных данных подверглась глава, посвященная особенностям дружбы в современную эпоху, и вторая, психологическая, часть книги.
По своей проблематике и задачам книга "Дружба" тесно связана с книгой
"В поисках себя. Личность и ее самосознание", изданной Политиздатом в
1984 г. Не повторяя друг друга, обе книги освещают одни и те же социально-психологические и нравственные проблемы человеческого бытия. В одном случае отправной точкой является индивидуальное Я, а в другом - личные взаимоотношения. Но анализ объективных закономерностей и исторических тенденций развития человеческих взаимоотношений и индивидуальный мировоззренческий и нравственный поиск - вещи разные. Попытка совместить
эти два круга вопросов, из коих первый предполагает взгляд снаружи, а
второй - изнутри, создает определенные теоретические и стилевые трудности, которых не может не заметить вдумчивый читатель. Однако автор задался целью не поучать, как нужно или не нужно дружить, а ввести читателя в
курс того, что мы на самом деле знаем о природе, генезисе и функциях
дружбы, дать тем самым ему пищу для самостоятельных размышлений.
Эта книга не для подростков, хотя надеюсь, что и они, любимые мои читатели, тоже найдут в ней нечто существенное о себе и для себя; она для
взрослых. Насколько удалось осуществить этот замысел - пусть судит читатель.

1. ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ

Дружба на время - рабство навечно.
Шумерская пословица

Этикет надо соблюдать даже в дружбе.
Японская пословица

Поскольку жалобы на оскудение дружбы апеллируют прежде всего к истории - раньше было хорошо, а теперь стало плохо,- мы тоже начнем разговор
с истории. Из каких звеньев складывается сеть личных отношений у народов
мира, стоящих на разных стадиях социально-экономического развития? По
каким признакам, ожиданиям и ценностям разные народы отличают дружбу от
прочих отношений? Каковы специфические функции и эмоциональные свойства
их дружбы - круг участников, степень исключительности, близости, устойчивости?
Прежде всего, какое значение вкладывают разные народы в само понятие
"дружба" - одно и то же или разное? Как показывает сравнительное языкознание, значения слов "друг" и "дружба" в большинстве языков тесно связаны с понятиями родства, товарищества (особенно воинского) и любви.
Единое этимологически праславянское слово drugъ значит "приятель, товарищ" и "иной, другой, второй, следующий". Древнеславянское "дроужьба"
означало близость, товарищество, общество. Обращение "друзья и братья",
имеющее сегодня метафорический смысл, некогда звучало буквально. Русский
глагол "дружить" этимологически близок к сербохорватскому "дружите се" "присоединяться", словенскому "druziti" - "соединять" и т. д. Обращает
па себя внимание близость корней "семейных" и "воинских" понятий. Слово
"дружина", в русском языке означающее воинский отряд, в словенском и
болгарском языках означает семью, домочадцев. Лингвисты предполагают,
что в основе всего этого гнезда слов находился глагол со значением "следовать"; это согласуется с реально засвидетельствованными значениями
"спутник", "следующий", "идти походом", "отряд", "свита" и др. во многих
германских, балтийских и славянских языках.
Немецкое существительное Freund-"друг" - с его готским прообразом
frijonds этимологически восходит к глаголам freien ("свататься") и
freuen ("радоваться"). Староанглийское freond, старонорвежское fraend,
старосаксонское friund, староверхненемецкое friunt ("кровный родственник") восходят к староанглийским глаголам freogan, freon ("любить");
готское frijonds - причастие от глагола fryon ("любить"); тот же смысл
имеет староисландское fria. В основе всех этих слов лежит германский корень fri - "оберегать, заботиться". Готские и древнегерманские корни, в
свою очередь, связаны со староиндийским priyah - "собственный", "дорогой", "любимый", индоевропейским prija и авестийским frya - "дорогой",
"любимый". Отсюда же происходит украинское слово "прияти" ("помочь") и
русское "приятель". "Любовно-семейные" корни тесно переплетены с корнями, обозначающими "свободу": староанглийское freo значит "свободный",
средневерхненомецкое vrien означает одновременно "любить" и "освобождать". Это не случайные созвучия: определения "любимый", "свободный" были применимы только к свободным членам клана, в отличие от рабов.
За этимологической общностью прослеживается первоначальная нерасчлененность общественных и личных отношений и сопутствующих им эмоций. Когда же, па какой стадии исторического развития начинается их смысловая и
функциональная дифференциация?
Если видеть в дружбе только непосредственную, нерефлексированную эмоциональную привязанность отдельных индивидов, человечество отнюдь не обладает в этом вопросе монополией. Этология, изучающая поведение животных
в естественных условиях, располагает огромным материалом об индивидуальных эмоциональных привязанностях и союзах между животными, иногда даже разных видов.
Что и как переживают животные, мы, конечно, не знаем. Однако сила их
привязанностей проявляется в степени интенсивности и характере их взаимодействия (физический, телесный контакт, прикосновения друг к другу,
совместные перемещения, координация еды, питья и прочих действий, добровольный дележ дефицитных средств существования, жесты доверия и расслабления, координированный стиль общения, продолжительность зри тельного
контакта, отсутствие актов агрессии или избегания, наличие особых "игровых" ритуалов общевия).
Такое "кооперативное" поведение, не сводимое ни к половому, ни к материнскому инстинкту, побуждает ученых говорить о своеобразной "дружбе"
животных, выделяя несколько ее типов.
1. Тесная парная "дружба" детенышей и подростков, складывающаяся в
процессе совместного развития и игровой активности. Она отличается высокой эмоциональной интенсивностью: животные тоскуют друг без друга, постоянно находятся вместе. Большей частью эта "дружба" однополая, но
встречаются и смешанные пары.
2. Групповая дружба молодых самцов, существующая, например, у павианов и шимпанзе, менее индивидуальна и избирательна, нежели парная, но
она выполняет важные функции.
3. Устойчивая парная "дружба" однополых взрослых особей, формы которой достаточно разнообразны, встречается у многих животных, хотя одни
исследователи (Н. А. Тих, В. Рейнолдс) считают ее более характерной для
самок, а другие (Д. Лавик-Гудолл) - для самцов, с
4. Реже наблюдается "дружба" разнополых животных, не связанных сексуальными отношениями.
5. Индивидуальная привязанность, напоминающая родительские отношения,
между старшим и младшим членами стада (семьи) наблюдается как среди самок, так и среди самцов, которые проявляют при этом несвойственную им
обычно нежность, прямо-таки материнскую заботливость по отношению к своим любимцам.
Теоретическая интерпретация "дружеских взаимоотношений" в мире животных неоднозначна и спорна. Ученые склонны считать разные виды "дружбы"
между животными проявлением врожденной и всеобщей потребности в эмоциональном контакте, или средством обуздания агрессивных побуждений, или
следствием переноса первоначальной привязанности к матери на других членов стада, или продуктом приспособления к условиям групповой жизни.
Как бы ни оценивать эти концепции, они имеют в виду только предысторию человеческой дружбы, которая, в отличие от спонтанных привязанностей
животных, представляет собой социальный институт. Его история неразрывно
связана с такими фундаментальными макросоциальными процессами, как дифференциация социальной структуры и индивидуализация (персонализация) человека. Как писал К. Маркс, человек "не только животное, которому
свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться" . Однако диалектика общения и обособления многомерна и многозначна.
Некоторые социологи конца XIX - начала XX в. пытались вывести
свойства человеческого общения непосредственно из процессов социальной
дифференциации. Так, немецкий социолог Ф. Теннис, которого иногда называют первым социологом дружбы, теоретически разграничил и противопоставил два типа социальных отношений: "общину" (Gemein schaft), основанную
на непосредственной эмоциональной близости людей, и "общество"
(Geseschaft), основанное на холодном рациональном расчете и разделении
труда. Классическим примером "общественных" отношении Теннис считал капиталистический товарообмен, пренебрегающий всеми индивидуальными различиями, а воплощением "общинности" - родство, соседство и дружбу. А поскольку родство и соседство часто обозначают лишь "внешнюю", принудительно заданную близость, он полагал, что принцип "общинности" достигает
своего высшего воплощения именно в дружбе.
По мнению Тенниса, "община" и "общество" присутствуют на всех этапах
исторического развития, но в разной пропорции. На ранних стадиях развития, пока люди живут сравнительно небольшими группами и в патриархальных
условиях, преобладает "общинность". По мере того как общественные связи
становятся все более универсальными, значение "общинных" отношений, в
том числе и дружбы, снижается. Они становятся всего лишь островками "человеческого" в мире безличной расчетливости.
В отличие от Тенниса, другой немецкий социолог - Г. Зиммель при определении исторических судеб дружбы выдвигает на первый план дифференциацию самих личностей. Человеческая индивидуальность, по Зиммелю, создается прежде всего наличием некой тайны, составляющей исключительное достояние личности. На ранних стадиях социального развития индивид имел очень
мало своего и поэтому не испытывал потребности в самораскрытии. Потребность в интимной дружбе возникает лишь в античности. Но "по мере растущей дифференциации людей такое полное самораскрытие должно было становиться все труднее. Современный человек, возможно, должен слишком многое
скрывать, и это не позволяет ему поддерживать дружбу в античном смысле".
Индивид с более сложным внутренним миром не может полностью раскрыться
кому-либо одному. Отсюда - дифференциация его дружеских отношений, в
каждом из которых раскрывается какая-то отдельная сторона его Я.
Позиции Тенниса и Зиммеля одновременно сходны и различны. По Теннису,
в городской, индустриальной среде ("общество") дружеские отношения оскудевают, оттесняясь на периферию социального бытия; по Зиммелю же, "закрытость" личности - результат ее собственного усложнения. Но не слишком
ли прямолинейна сама постановка вопроса? Установить однозначную зависимость между дифференциацией социальной структуры и характером межличностных отношений невозможно. В. И. Ленин писал: "Абстрактное рассуждение о том, в какой зависимости стоит развитие (и благосостояние) индивидуальности от дифференциации общества,- совершенно ненаучно, потому что
нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой формы устройства общества. Самое понятие "дифференциации", "разнородности" и т.
п. получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой именно социальной обстановке применить его" . Этнографические описания дружеских отношений у народов мира, начавшиеся еще в XIX в. в связи с изучением возрастных групп, мужских союзов, обрядов перехода и т. п., многообразны. Однако они свидетельствуют, что у многих народов заключение
дружбы совпадало с обрядом инициации. Так, у дагомейцев каждый мужчина
обязан иметь трех друзей, которые называются "братьями по ножу" и располагаются по степени близости. Их дружба, предусматривающая прежде всего
взаимную помощь, особенно материальную, считается священной и принципиально нерасторжима.
Каждый мужчина племени квома (Новая Гвинея) также должен был иметь
трех друзей, которые не могли быть кровными родственниками, но с которыми, будучи подростком, он "породнен" актом инициации. Отношения дружбы
строятся на взаимной поддержке во всем: по просьбе друга человек может
даже украсть фетиши собственного рода; он называет отца своего друга
своим отцом.
У полинезийцев тикопия (Соломоновы острова) дружба связывает только
мужчин и выполняет преимущественно экономические функции; в случае необходимости друзья обязаны предоставлять убежище друг другу.
У индейцев навахо ритуализованная дружба возможна не только между
мужчинами, но и между мужчиной и женщиной, однако женитьба на женщине, с
которой заключен дружеский союз, равносильна кровосмешению.
У индейцев квакьютль лучший друг служит посредником между молодым человеком и девушкой, к которой он сватается.
У индейцев команчей друг-побратим значительно ближе родного брата; в
случае нужды сначала обращаются к другу и только потом к родственникам.
Отказать в помощи побратиму или бросить его на поле битвы - значит покрыть себя несмываемым позором. Причем дружба может быть как между равными по рангу, так и между неравными людьми, из которых один оказывает
покровительство Другому, пользуясь в обмен его услугами. В то же время у
арапешей (Новая Гвинея) другом (или братом) называется просто наследственный партнер по торговле, живущий в другой деревне.
Вряд ли можно, однако, понимать буквально вытекающие из этих описаний
формулы дружбы. Скажем, формула, что друзья относятся друг к другу "как
братья", вовсе не означает, что их действительно считают братьями. У одних народов (например, у команчей) побратим вступает в символические
родственные связи со всем кланом своего друга. У других же народов связь
между друзьями остается исключительно индивидуальной, не распространяясь
на их родственников.
Чтобы осмыслить и организовать эти пестрые данные, социологи и этнографы выработали несколько типологических моделей, которые можно условно
разделить на два вида: ценностно-мотивационные и структурно-функциональные.
Ценностно-мотивационный подход классифицирует дружеские отношения
прежде всего по их мотивам и по той ценности, которую они представляют
для участников. Уже Аристотель различал три вида дружбы: 1) утилитарную,
основанную на соображениях взаимной выгоды; 2) гедонистическую, основанную на эмоциональной привязанности к человеку, общение с которым доставляет удовольствие; 3) нравственную, когда друга любят бескорыстно, ради
него самого. В этнографической и социологической литературе широкое
распространение приобрело разграничение экспрессивной (эмоциональной,
аффективной) и инструментальной (деловой, основанной на взаимной выгоде)
дружбы. Нравственный тип дружбы, который Аристотель считал единственно
подлинным, выпадает из этого деления либо молчаливо отождествляется с
экспрессивными отношениями, где полнее выражено индивидуально-личностное
начало. Противопоставление деловых, функциональных и эмоционально-личностных отношений, безусловно, правомерно, и не только в социологии
дружбы. Однако глубинные субъективные мотивы человеческих отношений часто неосознаваемы, их трудно объективно разграничить, а попытка иерархизировать их, разделив на "высшие" и "низшие", уже предполагает наличие
какой-то универсальной, транскультурной системы ценностей.
Структурно-функциональный подход, тесно связанный с одноименной социологической теорией, старается быть безоценочным и безличным, классифицируя формы дружбы по ее объективным функциям в рамках определенной социальной системы и по ее месту в ряде других социальных институтов. На
первый план выступают при этом социальные функции дружбы, ее соотношение
с другими общественными институтами, а также собственная ролевая структура дружеских отношений (являются они добровольными или обязательными,
равными или неравными и т. д.).
Сегодня дружба понимается как нечто принципиально неформальное, чуждое какой бы то ни было регламентации. Но реальное соотношение дружбы и
других социальных институтов подвижно и многообразно. Это могут быть отношения слияния, замещения, дополнения или конкуренции. В первом случае
дружба сливается с какой-то другой, более значимой социальной ролью,
выступая как ее частный аспект. Известно, что во многих обществах
родство автоматически предполагает дружбу, последняя мыслится как аспект
родства. Во втором случае дружба заменяет, компенсирует какие-то недостающие роли. К примеру, человек, не имеющий или потерявший родственников, активизирует общение с друзьями. В третьем случае дружба дополняет
другие социальные роли, не сливаясь с ними. Так, даже самые идеальные
семейные отношения не заменяют подростку дружбы со сверстниками, семейные и дружеские отношения выполняют здесь принципиально разные функции.
В четвертом случае дружба выступает как антитеза другим социальным ролям, конкурирует с ними (дружеские обязанности могут, скажем, сталкиваться с семейными или служебными).
Хотя ценностно-мотивационный и структурно-функциональный подходы в
известном смысле противоположны (первый исходит из подразумеваемых внутренних потребностей индивида, а второй - из нужд социальной системы),
они вместе с тем взаимодополнительны. Поэтому в крупнейших этносоциологических классификациях дружбы (у С. Айзенштадта, И. Коэна и К. Дюбуа)
эти принципы обычно пересекаются.
Концепция С. Айзенштадта в наибольшей степени последовательно функционалистская. С его точки зрения, древнейшие формы дружбы - разновидность
ритуалиаованных личных отношений, с помощью которых архаическое общество
может интегрировать индивидов, не связанных друг с другом кровным
родством, и осуществлять над ними социальный контроль. Такие отношения "искусственное родство" или "псевдородство", "кумовство", "названное"
или "кровное братство", "соотцовство" или "институционализированная
дружба"-обладают четырьмя общими признаками. Это отношения: во-первых,
партикуляристские: взаимные обязательства их участников всегда подразумевают конкретного другого (в отличие, допустим, от торговых отношений,
регулируемых общими правилами и в которых партнер персонифицирует некую
социальную категорию, а потому легко может быть заменен другим человеком), что сближает ритуализованные личные отношения с родством;
во-вторых, личные: в отличие от кровного родства или "заданной" принадлежности к возрастной группе, они связывают людей личными, индивидуальными узами;
в-третьих, добровольные: создаются путем свободного индивидуального
соглашения, что также отличает их от родственных отношений;
в-четвертых, полностью институционализированные: права и обязанности
друзей по отношению друг к другу и к общине в целом жестко фиксированы и
охраняются традицией. И это решительно отличает их от современной дружбы.
С точки зрения привычного нам противопоставления деловых, "инструментальных" отношений ("службы") и эмоционально-личностной близости ("дружбы") древняя ритуализовапная дружба внутренне противоречива, поскольку
личное начало и добровольность сочетаются в ней с жесткой регламентацией
поведения. Однако инструментальность этих отношений не безлично универсалистская (типа рыночных отношений, в которых партнеры практически
обезличены), а партикуляристская, связывающая индивида только с определенным, конкретным партнером и ни с ком иным.
Ритуализованная дружба позволяет включить в состав общины человека из
чужого рода или племени, покончить с былой враждой. Она особого рода механизм социальной интеграции, разрядки внутригрупповой и межгрупповой
напряженности. Ритуализованные личные отношения представляют собой,
по-видимому, своеобразное звено, форму перехода от отношений, основанных
на родстве или символизирующихся в качестве таковых, к индивидуально-избирательным отношениям, которые, однако, еще остаются институционализированными, занимая вполне определенное место в социальной структуре общины.
Яркий пример ритуализованной дружбы-побратимства дают скифские обычаи, описанные Лукианом в диалоге "Токсарид, пли Дружба". Участники этого диалога, грек Мнесипп и скиф Токсарид, спорят, у какого народа - эллинов или скифов - больше развита дружба. Каждый рассказывает по пять
самых ярких подлинных историй о дружбе. Мнесипп рассказывает, что Агафокл отдает другу все свое состояние и даже следует за ним в изгнание;
Эвтидик, спасая друга, кидается в бурное море; Деметрий ради друга идет
в тюрьму и т. п.
Токсарид но видит в этом ничего особенно примечательного. У скифов
дружба проверяется кровью и служит прежде всего воинским делам; друзья
приобретаются у них "не на попойках" и "не потому, что росли вместе или
были соседями". Дружбы доблестных воинов ищут, заключение дружбы оформляется специальным договором с великой клятвой: надрезав пальцы, побратимы сливают свою кровь в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведывают
эту кровь. После этого ничто уже не может их разлучить. "Дозволяется же
заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется
много друзей, то он для нас - все равно что доступная для всех развратная женщина..."
Подвиги дружбы у скифов исключительно кровавые, а сама она становится
выше всех прочих отношений. Абавх, который, спасая при пожаре раненого
друга, бросил в огне собственную жену и детей, объясняет: "Детей мне
легко вновь прижить, еще неизвестно, будут ли они хорошими, а такого
друга, как Гиндан, мне не найти и после долгих поисков; он дал мне много
свидетельств своего расположения" н.
Но является ли данный тип отношений универсальной фазой исторического
развития института дружбы или только одним из возможных ее вариантов?
Позднее С. Айзенштадт вынужден был признать, что даже в разных сегментах
одного и того же общества могут существовать разные модели, "образцы"
дружеских отношений, причем их вариации зависят не только от социально-структурных, но и от культурно-идеологических факторов.
То же самое можно сказать ц о классификации дружеских отношений по
принципу их тесноты и устойчивости. Осуществить такую классификацию попытался, в частности, И. Коэн на основе изучения данных об отношениях
дружбы, сложившихся в 65 различных докапиталистических обществах. По
степени прочности (тесноты) дружеских связей Коэн различает четыре типа
дружбы: "неотчуждаемую", "тесную", "случайную" и "дружбу по расчету", а
по характеру общинных отношений - также четыре типа социальной структуры: "максимально солидарную" общину, в которой родственные связи, территориальная близость и хозяйство составляют единое целое; "солидарно
расслоенную", где привязанности индивида разделяются между общиной как
целым и собственной семьей; "безъядерное общество", представляющее собой
конгломерат автономных семейных групп, и, наконец, "индивидуализированную социальную структуру", главной социальной ячейкой которой является
индивид.
Оказалось, что тип общества и тип дружбы взаимосвязаны. В "максимально солидарных" общинах преобладает "неотчуждаемая" дружба, символизируемая как родство, оформляемая специальным ритуалом и пронизывающая
едва ли не все сферы жизнедеятельности. В "солидарно расслоенных" общинах преобладает "тесная" дружба, неритуализованная, основанная на свободном индивидуальном выборе, принципиально расторжимая, но характеризующаяся высокой личной, в том числе эмоциональной, близостью друзей. В
"безъядерных обществах" преобладает "случайная дружба", в которой нет ни
глубокой эмоциональной близости, ни четко определенных обязанностей по
оказанию взаимопомощи. Наконец, "индивидуализированной социальной структуре" соответствует "дружба по расчету", в которой эмоциональная близость отсутствует, преобладают соображения утилитарного порядка, не обязательно одинаковые у обоих партнеров. Таковы, например, отношения, основанные на покровительстве сильного слабому, который за это оказывает
ему какие-то услуги.
Не ограничившись соотнесением типа дружбы с типом общества, Коэн попытался классифицировать основные социальные функции дружбы, выделив такие, например, как материальный обмен и взаимная помощь, социально-политическая и эмоциональная поддержка, посредничество в любовных делах и
заключении брака, участие в инициациях, участие в похоронных обрядах,
обмен детьми. Характерно, что в более примитивных социальных организациях институт дружбы теснее связан с хозяйственно-экономическими функциями. Напротив, внутри более сложных и дифференцированных социальных систем увеличивается значение внеэкономических, особенно экспрессивных,
функций дружбы.
Предложенная Коэном типология социальных структур вызывает ряд
серьезных возражений. Прежде всего она формальна, поскольку не учитывает
ни способ производства, ни характер производственных отношений соответствующих обществ. Народы, которых Коэн объединяет в одну и ту же рубрику, сплошь и рядом стоят на разных уровнях социально-экономического
развития.
Вызывает сомнение и его классификация функций дружбы. В самом деле,
можно ли достаточно определенно разграничить функции "экономической" и
"социально-политической" поддержки? Ведь воинская дружба обычно сочетала
в себе и то и другое. Еще сложнее вопрос о соотношении "социально-политической" и "эмоциональной" поддержки.
Длительное сотрудничество в достижении каких-то совместных целей само
по себе способствует эмоциональному сближению, поскольку вряд ли оправданно считать экспрессивные функции дружбы поздним продуктом культуры.
Другой вопрос - формы этой эмоциональной поддержки, которая может осуществляться и путем неформальных контактов, то есть вне рамок институционализированных социально-политических отношений.
Акцент на эмоционально-экспрессивных функциях дружбы в общественном
сознании появляется, вероятно, лишь на такой ступени развития общества и
личности, когда многообразные межличностные отношения уже не вмещаются в
традиционные институционализированные формы. Впрочем, даже и там, где
инструментальные (деловые) и эмоционально-экспрессивные функции дружбы
признаются одинаково важными, институционализируются обычно только первые. Общество заинтересовано в безусловном выполнении социально значимых
обязанностей, но оно не может предписывать людям испытывать те или иные
чувства. Внутренний мир человека поддается более тонким способам регулирования, таким, как нравственные идеалы, поэтизация одних видов общения
в противоположность другим и т. п.
Современному человеку договорные отношения и индивидуальная дружба
кажутся несовместимыми, противоположными. Но исторически они восходят к
одному и тому же источнику. Разграничение и тем более противопоставление
инструментальных и экспрессивных функций общения - продукт лишь развитого классового общества. В любом доклассовом и раннеклассовом обществе
дружеское общение теснейшим образом связано с обменом дарами, участием в
совместных пиршествах. Именно такие отношения дружбы воспеваются в древнем скандинавском эпосе:

Оружье друзьям и одежду дари - то тешит их взоры;
друзей одаряя, ты дружбу крепишь, коль судьба благосклонна.
Надобно в дружбе верным быть другу, отдарить за подарки...
Если дружбу ведешь и в друге уверен, и добра ждешь от друга,- открывай ему душу, дары приноси, навещай его часто.

Инструментальные и экспрессивные ценности дружбы существуют здесь в
единстве. Одаривание было непременным ритуалом. Человек был обязан давать дары, принимать их и снова отдаривать. Не случайно в индоевропейских языках понятия "давать" и "брать" первоначально обозначались одним и
тем же словом.
Отмечая "вещный", "инструментальный" характер дружеского общения, основанного на принципе do ut des ("даю, чтобы ты дал"), нельзя, однако,
упускать из виду его символический смысл. Дар был ценен не только сам по
себе, но и как персонификация человеческих отношений, то есть он имел
экспрессивный смысл. Для современного человека ритуал и эмоция - понятия
в какой-то мере взаимоисключающие. Что же касается наших древних предков, то для них характерно как раз "переплетение примитивного ритуала со
страстной эмоциональностью" .
Начиная с древнейших ритуалов одаривания и кончая сегодняшними новогодними подарками, обмен дарами имеет прежде всего символическое значение: вещь как бы заменяет слова, выражающие стремление к поддержанию
добрых отношений.
По мере дифференциации общественных отношений личные связи становятся
все более подвижными и гибкими. В любой макро- или микросоциальной среде
существуют неписаные правила типа:

Друг моего друга - мой друг.
Враг моего врага - мой друг.
Друг моего врага - мой враг.
Враг моего друга - мой враг.

Но эти правила могут быть более или менее жесткими. В более развитых
обществах расширяется нейтральная, промежуточная категория "не друг, но
и не враг", а сами дружеские отношения становятся все более неформальными и текучими, утрачивая свою былую ролевую определенность и жесткую
нормативность.
Личные связи выступают теперь как нечто принципиально отличное от социальных отношений, поэтому чисто социологические классификации, игнорирующие ценностно-мотивационные аспекты, оказываются применительно к ним
малопродуктивными.
В историко-этнографических исследованиях институт дружбы часто рассматривается в контексте эволюции родственных отношений с соответствующей
терминологией. Понятие родства не менее многозначно, чем понятие дружбы.
Хотя в первобытном обществе отношения "свой - чужой", "близкий дальний" чаще всего символизировались как родственные, люди уже в глубокой древности отличали прирожденное, кровное родство от искусственного,
создаваемого посредством особого социального ритуала. Характерна в этом
смысле противоречивость понятия свойства. По определению советского этнографа Ю. И. Семенова, "свойство есть отношение, существующее между одним из супругов и родственниками другого, а также между родственниками
обоих супругов" . С одной стороны, свойство является как бы расширением
круга родственных связей. С другой стороны, оно систематически противопоставляется "естественному" родству: свойственники - "чужие" люди,
ставшие "своими".
Социальное расстояние "свои - не-свои - чужие - враги" не может быть
полностью выражено в терминах родства, предполагающих иную логику дифференциации и социальных отношений: "родство - не-родство - антиродство
(категория людей, с которыми никак нельзя породниться, хотя они вовсе не
являются врагами) ".
Соотношение понятий дружбы и родства у разных народов зависит не
столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от специфики их культурного символизма. У одних народов дружба считается производной от родства. Например, в традиционной культуре полинезийского
народа маори (Новая Зеландия) "друзьями" формально считаются только
родственники, хотя в неформальных отношениях признается также партнерство, или дружба, не основанная на родстве (она обозначалась термином
"хоа"). А вот папуасы телефолмин (Новая Гвинея) даже свои отношения с
кровными родственниками предпочитают описывать в терминах дружбы, различая "друзей", с кем поддерживаются длительные тесные отношения, и "посторонних", с кем таких отношений нет. В третьем случае, скажем, у меланезийцев тангу и орокаива (Новая Гвинея) термины родства и дружбы как бы
параллельны, независимы друг от друга.
Этнокультурные и лингвистические различия в области обозначения дружественных отношений очень велики. Так, описанные Б. Малиновским тробрианцы (жители островов Тробриан, в настоящее время часть государства Папуа - Новая Гвинея) имели для обозначения друга-соплеменника и друга-иноплемеп ника два разных термина, которые никогда не смешивались. В
Бирме детская дружба обозначается одним словом, а взрослая - совсем Другим. Множество тонких лингвистических градаций существует в японской и
корейской терминологии дружбы.
Даже в пределах одного и того же общества разные этносоциальные группы могут следовать разным канонам дружбы. Например, в одном из городков
горной Гватемалы среди потомков испанских поселенцев, так называемых
"ладинос", преобладает "инструментальный" тип дружбы, основанной на взаимной выгоде, тогда как у местных индейцев дружба является высокоиндивидуализированным эмоционально-экспрессивным отношением; эти виды дружбы
обозначаются разными терминами.
Очень велики и индивидуальные различия в форме дружеских отношений.
Так, у таусугов острова Джоло (этническая группа, населяющая архипелаг
Суду) они в целом укладываются в классификацию Коэна (здесь наличествуют
все четыре типа дружбы - неотчуждаемая, тесная, временная и дружба по
расчету), но разные типы дружбы не связаны с общественным положением людей, а, скорее, выражают разные социально-психологические потребности
одного и того же населения.
Этнография общения тесно связана с новой отраслью знания - проксемикой {от лат. ргоximus-"ближайший"), изучающей пространственную организацию человеческих отношений и влияние пространственных факторов на общественную и личную жизнь. Какие это факторы? Во-первых, окружающие индивида личное пространство, территория, которую индивид считает своей и
на которую другие при нормальных обстоятельствах не входят. Во-вторых,
специфическая для разных ситуаций дистанция, на которой происходит общение. Она может быть интимной, на которой общаются только самые близкие
люди, личной, составляющей норму бытового общения лицом к лицу, социальной, принятой в обращении с посторонними, и публичной, принятой в ситуациях публичного общения. В-третьих, взаимная ориентация, местоположешге партнеров по отношению друг к другу.
"Принцип территориальности" (персонализация пространства) существует
уже у животных, причем его проявления зависят от ситуации общения и от
статуса особи: более влиятельные особи, как правило, контролируют
большее пространство, занимают центральное положение в общении и т. д.
Знание культурно-специфических территориальных норм позволяет объективно оценить статус и степень психологической близости взаимодействующих индивидов, даже не зная содержания их коммуникации.
Сравнительно-историческое изучение пространственных факторов общения
позволило также преодолеть ошибочное мнение, что обособление жизненного
мира личности начинается только в развитом обществе. Сегодня мы знаем,
что потребность в обособлении так же органически присуща человеку, как и
потребность в общении. Хотя индейцы мехинаку (Центральная Бразилия) не
имеют личной социальной автономии, живут в общих хижинах и вся их жизнь
проходит на глазах соплемен ников, у них существует сложная система территориального и психологического обособления. Территория семейной хижины
нераздельна, но посторонним вход в чужую хижину запрещен. Каждый человек
имеет в лесу свой "тайник", где может при желании уединиться. В племени
действуют строгие правила сегрегации мужчин и женщин, ритуальная изоляция подростков в период инициации. Специальные правила запрещают рассказывать другим о своих чувствах и переживаниях и т. п. Такие социально-психологические барьеры, ограничивая свободу индивида, вместе с
тем позволяют ему поддерживать чувство своей индивидуальности. Аналогичные механизмы существуют и в других обществах.
Таким образом, межкультурные различия в степени персонализации личных
отношений - фундаментальная проблема теории и истории дружбы! - являются
не просто количественными, а качественными, причем нормативная дифференциация физического пространства перекрывается дифференциацией пространства социального.
Как и любые другие отношения, дружба имеет свой специфическии этикет,
производный от более общих норм культуры, которые предусматривают, кто,
с кем, когда, где, как и ради чего может, должен или не может и не должен поддерживать контакт или вступать в личные отношения.
У народов мира существуют многочисленные и весьма разнообразные правила избегания контактов, запреты общения между определенными категориями людей. Запреты эти различаются как по степени строгости (одни категории людей не могут вступать друг с другом в брак или сексуальную связь,
другие не должны даже разговаривать друг с другом, третьи не смеют находиться в одном помещении, четвертым запрещается даже видеть друг друга),
так и по своей длительности (одни запреты действуют постоянно, всю
жизнь, другие - только на протяжении определенной фазы жизненного цикла
или в определенной ситуации). Субъектные (кто с кем?) и пространственно-временные (где и когда?) ограничения и предписания контактов дополняются процессуальными (как?).
Все эти нормы культурно-специфичны. Территориальная дистанция, которую обычно поддерживают между собой американцы, почти вдвое больше принятой у арабов или греков. Объятия и поцелуи при встречах или прощаниях
между мужчинами в древности были широко распространены по всей Европе. В
Англии начиная с XVII в. этот ритуал стал казаться слишком интимным и
был заменен рукопожатием; у романских же народов он сохранился. Эти факты весьма существенны для понимания исторической эволюции норм интимности и самораскрытия.
Кроме "субъектных" норм избегания существуют содержательные, объектные запреты, "табу слов", предусматривающие то, о чем нельзя говорить.
При этом одни слова и сюжеты абсолютно запретны, о других можно говорить
намеками, третьи допустимы лишь в определенном кругу (например, в мужском обществе) или при определенных условиях. Без учета таких культурных
норм и запретов оценить степень доверительности, интим ности дружеских
отношений невозможно.
Но при всех межкультурных различиях дружба имеет одну общую особенность - ей почти везде приписывается исключительность, экстраординарность, выход за рамки общепринятых норм и правил. Но не противоречит ли
это утверждение приведенным фактам об институционализированных отношениях дружбы, которая была элементом упорядоченной социальной структуры и
сама жестко регламентировалась? Дело, однако, не в том, что дружба стоит
вне этикета, а в том, что ее собственный этикет выходит за рамки общепринятого. Как эпический герой обязательно нарушает какие-то запреты, доказывая этим свою предызбранность, так и героическая дружба всегда предполагает совершенно каких-то исключительных действий. Родовые фетиши
неприкосновенны, но ради друга юноша-квома должен их похитить; нарушение
правила в данном случае составляет обяза&heip;

Во все времена дружба имела высокую моральную и социальную ценность. В чем особенность и нравственный смысл этой формы человеческих привязанностей? Отчего зависят глубина и прочность дружбы? Как исторически менялись ее идеалы и критерии? Чем отличается юношеская дружба от дружбы взрослых людей и как она соотносится с другими человеческими привязанностями? Эти вопросы раскрывает доктор философских наук, профессор И.С.Кон. Настоящее издание дополнено новыми материалами по социологии и возрастной психологии общения.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Часть 1. Образцы и образы

Глава 1. Истину назови мне

Идеал, опрокинутый в прошлое
От определений к проблемам
Немного этимологии

Глава 2. Дружба в сравнительно-исторической перспективе

Дружба животных
Социология дружбы. Фердинанд Теннис и Георг Зиммель
Кооперация, конкуренция и зависть
Антропология гендерной сегрегации
Функции дружбы в архаических обществах
Типы дружбы
Ритуализованная дружба
Социальный институт или личные отношения?
Дружба и родство
Территориальные факторы общения и обособления
Этнокультурные коды и нормативные запреты

Глава 3. Античная дружба: идеал и действительность

Слова и их значения
Героическая дружба
Дружба как личное отношение
Дружба и мужская любовь
Нравственная ценность дружбы
Аристотель о дружбе
Дружба в поздней античности

Глава 4. От рыцарской дружбы к романтической

Христианский канон дружбы
Дружба рыцарей
Дружба духовных лиц
Гуманисты. Интимизация дружбы
Рост интроспекции и словарь эмоций
Одиночество и потребность в общении
Дружба как воплощение человечности
От придворной жизни к коммерческому обществу
Романтическая дружба и ее противоречия
Культ чувствительности
Культ юности
Романтическая дружба в европейской перспективе
Разочарование в романтизме

Глава 5. Дружба в постиндустриальном обществе

Ускорение и омассовление?
Территориальная мобильность
Друзья, соседи и сослуживцы
Сила слабых связей
Мобильно-информационное общество
Общество риска и потребность в «чистых» отношениях
Насколько глобальна глобализация?
Японская дружба
Западные каноны дружбы

Глава 6. Русская дружба

Былинные богатыри и побратимы
Романтическая дружба. Пушкин и его круг
Белинский и Бакунин
Герцен и Огарев
Образ юношеской дружбы у Толстого
Александр Блок и Андрей Белый
Советский канон дружбы
Коллективизм или конформизм?
Общежития и коммуналки
Новый канон дружбы
Россияне и иностранцы
Сохранится ли «русская дружба»?

Часть 2. Чувства и отношения

Глава 7. Психология дружбы

Аттракция
Психология личных отношений
Объективные предпосылки дружбы
Кодекс дружбы
Сходство или различие?
Траектории развития дружеских отношений
Самораскрытие
Понимание, симпатия и эмпатия

Глава 8. Детская дружба

Что и как сравнивать?
У истоков детских привязанностей
Социально-возрастные особенности дружбы
Нормативные ожидания и ценности дружбы
Дружба и товарищество
Понимание и сопереживание
Психологические функции детской дружбы
Квази-отношения

Глава 9. Юность в поисках друга

Равнение на сверстников и борьба за статус
Открытие Я и потребность в дружбе
Критерии и ценности юношеской дружбы
С кем дружат старшеклассники?
Возраст друзей
Друзья и другие значимые лица
Социально-средовые факторы
Что меняется в юношеской дружбе?
Дружба и самоуважение
Идентичность и интимность

Глава 10. Дружба взрослых

Возрастная динамика дружеского общения
Социально-психологические особенности дружбы взрослых
Дружба в системе личных отношений
Друзья и психическое благополучие
Дружба в старости

Глава 11. Мужская и женская дружба

Существует ли женская дружба?
Мужская гомосоциальность
Гендерная сегрегация по данным психологии
Маскулинность и фемининность
Коммуникативные способности и стиль общения
Структура общения и эмоциональная культура.
Ценности мужской и женской дружбы
Смешанная дружба

Глава 12. Дружба и/или любовь

Образы любви
От образов к типологиям
Любовь, дружба и симпатия
Друзья и возлюбленные
Дружба и однополая любовь

Глава 13. Скажи мне, кто твой друг…

Тип дружбы и тип личности
Коммуникативные свойства личности
Дружба и застенчивость
Одиночество и некоммуникабельность

Заключение

Список литературы